Джером Джером - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Энн оделась в скромное темное платье. Оно ни к чему не обязывало и подходило к случаю. А еще темные цвета были ей особенно к лицу. Зажигать лампы она не велела.

Мэтью явился в темном шерстяном костюме и синем галстуке, его одежда производила в целом впечатление неброской. Энн радушно приветствовала его и усадила лицом к единственному неяркому источнику света в комнате. Сама она выбрала скамью в оконной нише. Сильвия еще не пришла. Может, припозднится, если вообще придет.

Некоторое время они беседовали о погоде. Мэтью считал, что им предстоят затяжные дожди. Энн по своей давней привычке противоречить утверждала, что в воздухе пахнет заморозками.

— Что вы ей сказали? — спросил он.

— Сильвии?.. Да то же самое, что и вы мне, — ответила Энн. — Что вы приехали в Нью-Йорк, чтобы… чтобы взглянуть на нее.

— А что она?

— Заметила, что вы потратили для этого немало времени.

Мэтью обиженно вскинул голову.

— Она считала, что нам вообще не следует встречаться, — пояснил он.

— Хм… — невнятно отозвалась Энн. — Как думаете, какая она? У вас сложилось о ней представление?

— Любопытно, но картина в целом составилась у меня в голове только сейчас, — признался он.

— Только сейчас? Почему?

— Почему-то мне подумалось, что я увижу ее здесь сразу, как только открою дверь, — объяснил Мэтью. — Вы стояли в тени. И в точности соответствовали моим ожиданиям.

— Значит, вы были бы довольны, если бы она походила на меня?

— Да.

Последовала минутная пауза.

— Дядя Эб сделал ошибку, — продолжал Мэтью. — Ему следовало сразу отослать меня. И разрешить время от времени приезжать в гости.

— Хотите сказать, — уточнила Энн, — если бы вы реже видели меня, то прониклись бы ко мне симпатией?

— Именно, — подтвердил он. — То, что находится совсем рядом, мы обычно не замечаем.

— Например, тощую глупую девчонку со скверным цветом лица? — предположила она. — А стоило ли ее замечать?

— Глаза всегда были вашим украшением, — возразил он. — И руки даже в то время казались прекрасными.

— В детстве я иногда плакала, глядя на себя в зеркало, — призналась она. — Только руки меня и утешали.

— Однажды я поцеловал их. В тот момент вы спали, свернувшись клубком в кресле дяди Эба.

— Я не спала.

Она сидела в оконной нише, поджав под себя одну ногу. И совсем не выглядела взрослой.

— Вы всегда считали меня болваном, — напомнил он.

— И меня страшно злило, что у вас не было никаких стремлений и порывов, — подхватила Энн. — Мне хотелось разбудить вас, растормошить, заставить сделать хоть что-нибудь. Если бы я знала, что вы будущий талант…

— Я же намекал вам, — перебил он.

— Само собой, это я во всем виновата.

Он поднялся.

— Как вы думаете, она придет?

Энн тоже встала.

— Неужели она настолько хороша?

— Может, я и преувеличиваю, но не уверен, что смогу теперь работать без нее.

— Вы про нее и не вспоминали, — вспыхнула Энн, — пока мы не поссорились в такси.

— Я часто забываю про нее, — не стал отпираться Мэтью, — пока не случится что-нибудь. И тогда она является ко мне, как явилась в первый вечер шесть лет назад. Видите ли, с тех пор мы, в сущности, живем вместе, — с улыбкой добавил он.

— В стране грез, — уточнила Энн.

— Да, но я считаю, что именно там проходит лучшая часть моей жизни.

— А когда вы не в стране грез? Когда вы просто раздражительный, вздорный сумасброд Мэтью Поул? Как ей быть тогда?

— Смириться и терпеть.

— Нет, это ей не подходит, — возразила Энн. — Она сразу даст вам отпор. Если уж кому и придется «смириться и терпеть», так это вам.

Он попытался оттеснить ее от окна и повернуть к свету, но она упрямо отворачивалась.

— Вы мне осточертели со своей Сильвией! — выпалила она. — Вам давно пора узнать, кто она такая. Она так же вспыльчива и своенравна, ее ничем не вразумить, она всегда стремится настоять на своем, как любая обычная женщина. Только еще похлеще.

Наконец он силой оттащил ее от окна.

— Значит, вы и есть Сильвия.

— Так я и думала, что рано или поздно вы догадаетесь.

Совсем не так она собиралась открыться ему. Она думала, разговор пойдет главным образом о Сильвии. О ней она придерживалась высокого мнения, гораздо выше, чем об Энн Кавана. Если он достоин ее — Сильвии, разумеется, — она с загадочной улыбкой, которая могла бы принадлежать Сильвии, спросила бы: «Итак, что вы хотели ей сказать?»

Но в этот план вмешалась Энн Кавана. Видимо, Мэтью Поула она недолюбливала не так сильно, как полагала. Это выяснилось лишь после его отъезда. Если бы только он проявлял хоть какой-нибудь интерес к Энн Кавана, хоть сколько-нибудь ценил ее! Он ведь умел быть добрым и внимательным, но на свой, покровительственный манер. Но даже это не имело бы значения, если бы его чувству превосходства нашлось хоть какое-нибудь оправдание.

И Энн Кавана, которой следовало отступить на второй план, решительно выдвинулась на первый. Она осталась собой.

— Итак, — заговорила она, — что вы хотели ей сказать?

Она все-таки решила действовать по плану.

— Я хотел поговорить с ней об искусстве и литературе с большой буквы; возможно, затронуть и другие предметы. Кроме того, я предложил бы встретиться еще раз-другой, просто чтобы познакомиться поближе. А потом уехал бы.

— Уехал? Почему?

— Чтобы проверить, сумею ли забыть вас.

Она повернулась к нему, и ее лицо оказалось на свету.

— Я не верю, что сумеете… еще раз…

— Да, — согласился он. — Боюсь, мне это не под силу.

— И вы уверены, что больше ни в кого не влюблены? Что нас только двое?

— Нас только двое, — заверил он.

Она стояла, положив руку на спинку старого пустующего кресла Эбнера.

— Вам придется выбирать, — заявила она.

Ее била дрожь.

Он подошел и остановился рядом.

— Мне нужна Энн.

Она протянула ему руку:

— Как я рада, что вы сказали «Энн»! — И рассмеялась.

Он всегда вспоминал ее такой, как увидел в первый раз: одухотворенное личико, направленные носками вниз и едва достающие до земли коричневые ботинки и маленькие руки в бежевых перчатках, лежащие на коленях. Осознать, что он обратил внимание на нее — скромно одетую полудетскую фигурку, одиноко сидящую на скамейке между ним и закатным солнцем, — ему удалось не сразу. Несмотря на любопытство, застенчивость помешала ему рискнуть намеренно встретиться с ней взглядом, но, едва пройдя мимо, он вновь увидел ее как наяву: бледное овальное лицо, коричневые ботинки и маленькие бежевые перчатки, лежащие одна поверх другой. Всю дорогу по Броуд-уок и через Примроуз-Хилл он видел ее силуэт на фоне заходящего солнца. Точнее, видел задумчивое лицо, опрятные коричневые ботинки и маленькие сложенные руки до тех пор, пока солнце не спряталось за высокими трубами пивоварни в Суисс-Коттедж.