Лев Квитко - Лям и Петрик

Петрику стало обидно, что вчера он сам все говорил, говорил и не дал Эльке рассказать обо всем этом. Петрик отдал записку, вышел из «Салона», и друзья, беседуя, продолжали путь. Вдруг они увидели Кулаковского. Он был весь в поту, усы слиплись и лезли ему в рот. Он тихо спросил:

— Где Элька?

— Ушла с Арой. А что?

— Следуйте за мной, только поодаль. Может, понадобитесь.

Он пошел впереди, а Петрик и Кет глаз с него не спускали.

У каких-то фабричных ворот толпились рабочие. Они теснились по всей уличке, стояли у окон, у заборов. Мятые кепки нахлобучены у всех низко, до бровей. Кулаковский пробился сквозь толпу к воротам и скрылся в калитке.

Напрасно Кет и Петрик старались дознаться, что здесь происходит. Рабочие хмуро отмалчивались, беспрестанно поглядывали на ворота. Оттуда вдруг донеслись ругательства, выкрики. Калитка распахнулась, и к возбужденной толпе вышел рабочий. В тесноте и давке кепка у Петрика съехала набок, но ему было не до того. Какая-то сила влекла его к воротам, к вышедшему оттуда рабочему. Тот во всеуслышание объявил:

— Эйдеман вызвал городовых, но она уже успела перерезать главный привод.

Люди зашумели:

— Кто она? Кто успел?

— Представительница комитета, вот кто. Штрейкбрехеры бросили работу. Вот они идут.

Один за другим выходили из калитки разгоряченные, взбудораженные люди. Толпа встречала их злой руганью.

— Вот они, негодяи! — буркнул Кет.

— В чем дело? — надрывался какой-то штрейкбрехер, стараясь перекричать толпу. — Комитет велел бросить работу, вот мы и бросили. Мы ушли, чтобы их не арестовали.

— Ай, спасибо! Поцелуй вам в щеку, и камень в голову! — замахнулся кто-то из рабочих.

— Постойте-ка! Если вы такие герои, спасите лучше своих товарищей! — выкрикнул штрейкбрехер. — Вон уже бегут полицейские.

Рабочие загородили показавшимся полицейским путь к фабричным воротам. Кое-кто бросился к калитке, чтобы предупредить об опасности членов комитета. И вдруг ворота распахнулись, и стало видно, что и на фабричном дворе полным-полно полицейских. Они, видно, проникли на фабрику каким-то потайным ходом. Рабочие поняли, что попали в ловушку. Не теряя ни секунды, толпа нажала, разорвала кольцо, и многим удалось уйти.

Спустя два-три часа Кет и Петрик встретились с Арой, и тот сообщил: Элька и Кулаковский арестованы. Вместе с ними арестовано еще много товарищей.

И все же Эйдеман дал знать, что он согласен выполнить все требования рабочих.

— Собака чует палку. Видно, знает черт, откуда ветер дует. Теперь надо во что бы то ни стало освободить Эльку и Кулаковского. Ты, Петрик, сиди дома у Эльки. Туда полиция не придет, она там не прописана. И смотри: как появится Лям, сразу дай мне знать. Так наказала Элька.

Петрик целых два дня выглядывал из окна. Наконец на третий день утром послышался стук колес, и к крыльцу подкатил экипаж.

Он подбежал к окну: фаэтон! Конечно, не Лям, но по всему видать, кто-то из своих. А почему вся улица так оживлена? Что случилось? Почему все вперегонки спешат к центру?

Тем временем из фаэтона вышли двое. Это были старик Пустыльник и молодая жена Ары. Они бросили взгляд на окна и поднялись на крыльцо.

Через минуту старый Пустыльник и молодая, смазливая женщина с большим животом втиснулись в Элькину комнатку и стали озираться, ища, по-видимому, с кем тут надо здороваться.

— Здесь живет портниха Элька? — спросил старик.

— Здесь, — растерянно отозвался Петрик.

— Где она?

— Ее сейчас нет.

— Нет? Когда придет?

— Не знаю.

— Но она здесь живет? — переспросила молодая и покраснела. — Мм… А еще кто с ней живет?

— Никто.

— Никто? Что ж, Элька совсем одна живет? — Она подошла близко к Петрику и ласково заглянула ему в глаза. — Как же это человек живет совершенно один? — Она тихо, как бы про себя, усмехнулась. — Разве Ара здесь не живет?

— Нет.

— Ах вот как! — вырвалось у нее. И Петрику сразу показалось, что дружелюбней этой женщины никого на свете нет. — Значит, он не живет! А ты что здесь делаешь? Кто ты такой?

Этого вопроса Петрик не ожидал и буркнул:

— Я… я ее родственник…

— Родственник? — Гостья подозрительно смерила Петрика взглядом. Всю ее веселость как рукой сняло. Она, видно, теперь уже не верила ни единому его слову. — Ну, ладно, подождем ее возвращения, — сказала она решительно.

— Она вернется не скоро.

— Нам не к спеху. — Она отвернулась от Петрика и села на стул.

— Эльку посадили в тюрьму, — сболтнул Петрик.

— Что?.. И Ара в тюрьме? Говори же!

— Ара — нет.

— Давай поедем к нему, — потянул старик молодую за рукав.

«Хороши гости!» — подумал Петрик, глядя в окно, как они усаживаются в фаэтон, и от всей души жалея Ару. Но почему народ без конца спешит к центру? Не будь он вынужден из-за Ляма сидеть дома, помчался бы вместе со всеми и узнал бы, в чем дело.

В комнату ворвался Кет:

— Пошли! Объявлена мобилизация. Война!

Петрика словно громом сразило. Он сидел ошарашенный, стараясь понять случившееся. Потом они вышли на улицу, смешались с толпой и вместе со всеми направились к центру. Повсюду слышалось одно: «Мобилизация».

Они бродили весь день, оглушенные всем происходящим, мало что понимая, не зная, что думать, и вернулись домой только поздно ночью.

Недели шли, а положение Эльки все еще оставалось неопределенным. Нагрянувшие события изменили все планы, спутали все карты.

Кет и Петрик не могли добиться толку от Ары. Он был так расстроен, что посоветоваться с ним было невозможно. Наконец они проведали, что Эльку и Кулаковского выслали, но куда именно, узнать не удалось. Никого на месте не было. А с Арой стряслась какая-то дикая история. К нему явился старик Пустыльник и заявил, что здесь, в городе, находится его мать, что она тяжело больна и умоляет сына навестить ее.

Отец завел его в какой-то заброшенный двор среди пустырей. Едва Ара переступил порог лачуги, как на него накинулись несколько человек и повалили навзничь.

Когда Ара опомнился и понял, что отец заманил его сюда для того, чтобы причинить какое-нибудь увечье и этим избавить от мобилизации, он стал всячески вырываться. Но мучители держали его словно клещами, и ему осталось одно — кричать. Он кричал что было сил и вдруг притих. Мучители испугались и, решив, что с ним что-то стряслось, оставили его в покое и скрылись.

На другой день, вконец измученный и подавленный событиями последних недель, Ара сел на поезд и отправился в глубь страны, в один из дальних городов.

Было раннее утро, но в неподвижном воздухе еще со вчерашнего дня застыл томительный, иссушающий зной. Из-под колес, из-под ног пешеходов вздымались густые клубы бурой пыли, похожие на кудлатых псов, которые медленно, лениво ложились наземь в горячей гущине.