Лев Квитко - Лям и Петрик

На Ляма нахлынули воспоминания: знакомый пес, знакомый взгляд. Такой же пес объездчика сцапал его когда-то.

Но вот из дому к ним вышла простая на вид женщина. Лям заявил, что им нужно к доктору Тхаржевскому, и она, окинув его взглядом, повела в дом.

В комнате было душно, на стенах до половины темнели деревянные панели, разноцветные стекла в окнах слабо пропускали свет. Лежавший в постели Тхаржевский тонул в груде подушек. Рядом на двух стульях и на столе стояли эмалированные тазы с прозрачной, чистой водой.

— Вы больны? — Лям почтительно остановился на пороге.

— Вегетарианец никогда не болеет, — со вздохом ответил Тхаржевский. — Подойдите поближе, сядьте возле меня, друзья мои. Дайте ваши руки.

Лям и Шайка смущенно подошли к кровати.

— Друзья мои, — торжественно возгласил доктор, — мир слеп. В нашей жизни рядом с нами существует другая жизнь. Она протекает, не затрагивая нашего сознания. Чтобы увидеть ее, надо сосредоточиться и углубиться. У нее свои печали и радости, свои битвы и сражения, и с нашей жизнью она не имеет ничего общего. Вторая жизнь, протекающая рядом с нами, гораздо глубже и выше нашей. Счастлив тот, кто увидит и поймет ее, и для этого не нужно никакой премудрости.

Он дернул за шнурок, висевший над спинкой кровати. Где-то сердито отозвался звонок, и в комнату вошла та самая женщина.

— Принеси мне, моя избранница, немного картошки с капустой, я тут же возле моих друзей закушу, — сказал доктор и вернулся к прежней теме: — Друзья, вы ничего не видите вон на той стене?

— Нет.

— Не думайте, что это пустая стена. Углубитесь, сосредоточьтесь, и вы увидите жестокую войну между людьми и вещами.

Женщина принесла в глиняной миске картошки с капустой. Тхаржевский подозрительно заглянул в миску, достал из-под подушки мелкую монету и подал женщине.

Пока он ел, стояла полная тишина. Лям и Шайка боялись шелохнуться, им было неловко из-за того, что Тхаржевский громко чавкал за едой.

Ляму все время казалось, что доктор Тхаржевский — это тот самый объездчик, и ему было страшно не по себе. Лям никогда не забудет, как тот огрел его арапником.

Это было много лет назад, в базарный день.

Базар тогда кончился рано. Площадь была усеяна навозом, арбузными корками, колосками, сечкой, свежей соломой. Лям и Петрик елозили на коленках по земле, собирая в кучку зерна пшеницы и ржи вместе со всяким мусором — все, что просыпалось за день вовремя перетаскивания и взвешивания мешков. Если весь этот мусор просеять, можно выручить несколько копеек.

Каждую неделю после большого базара, после того как закроются ларьки, а все мешки и груды зерна уберут в магазины, Лям и Петрик выходили на площадь и принимались сгребать мусор. Собранное они приносили домой и несколько дней подряд просеивали в сите. А торговец птицей покупал у них всю эту добычу для своих кур.

И вот однажды, собирая мусор, Лям поднял голову и замер: он увидел собаку, которая еще накануне его сильно заинтересовала. Высоко задрав морду, собака через головы мальчишек растерянно смотрела куда-то вдаль, туда, где овраги, затем глянула на мост, на гору, кинулась в ближайший переулок, вернулась и понеслась трусцой дальше.

С самого начала это была шальная мысль — завладеть барской собакой. Но Ляма словно околдовали. Он вскочил и, ни слова не говоря Петрику, помчался домой, нашарил за трубой куски хлеба и айда за собакой. Собака даже не оглянулась на него. Она была чем-то расстроена и озабочена. Какая она большая! У нее густая рыжеватая шерсть, гордая, умная морда, глубокие глаза — сразу видно, что она родом из дальних стран и что здесь ей скучно и неуютно. А какая она сильная! Такая если накинется на живодера и вцепится ему в горло, тот даже не взмахнет окровавленной дубинкой, которой глушит свои жертвы.

Собака на бегу проглотила хлеб, который ей бросал Лям, а на него и не глянула. Ляма даже обида взяла; а при мысли о том, что он прикоснется к ее рыжеватой шерсти, его охватила дрожь.

Собака, видно, уже долго искала своего запропастившегося хозяина и выбилась из сил. Она, наверно, была очень голодна, потому что пошла наконец за Лямом, который все выносил и выносил ей хлеб из дому. Потом Лям набрался духу и накинул ей на шею веревочную петлю.

И тут собака заметалась, рванула изо всех сил, кинулась бежать, волоча за собой Ляма из переулка в переулок и затащила его куда-то к черту на кулички.

Конечно, глупо было так обращаться с этой чудесной заблудившейся собакой. Но отступать уже было поздно. Лям все еще изо всех сил держал веревку, хотя собака завела его уже к оврагам. Вдруг она остановилась и стала разглядывать Ляма. Страх охватил его. Потом собака, недолго думая, подступилась к нему. Лям попятился назад. Собака — за ним. Лям в испуге бросил веревку и пустился бежать, а собака с веревкой на шее — за ним. Тут все побежало: и мост, и берега, и камни — все, все. И вдруг — трах! — откуда ни возьмись, объездчик; он ухватил Ляма за шиворот и огрел арапником, а собака стала лизать объездчику сапоги.

Лям поднял голову к чавкавшему Тхаржевскому и подумал: «Хорошо бы поскорей убраться отсюда! Но как это сделать?»

После еды Тхаржевский снова лег и заговорил:

— Как вы полагаете, друзья мои, отчего люди погибают? Отчего мир так неладно устроен? Только из-за сатириезиса. Да, только из-за сатириезиса. Эта болезнь убивает человечество. Я лег, когда начался семилетний год Сатурна, и не встану, пока не окончу труд, который принесет мне исцеление. Последние дни я отрешен от всякой жизни. Огонь по ночам не посещает меня. В этих тазах с прозрачной водой ночью отражается небесный свод, по которому я изучаю течение семилетнего года Сатурна. После семи лет я встану и подарю миру свое произведение, и тогда всем людям откроется чудесная жизнь, которая цветет между ними, но о которой никто ничего не знает. Мой труд называется «Сатириезис под каблуком семилетнего года Сатурна». Кроме вас, мои друзья, об этом еще никто не знает. Теперь все зависит от вашей воли: хранить эту тайну или передать ее людям нашей планеты.

Лям подумал: «У него не все дома». А барин в кровати продолжал:

— Кто знает? Тайну моей отрешенности я вам открыл. Может, вы станете первыми счастливцами в городе, первыми счастливцами на земле. Поэтому я хочу вам показать, как выглядит другая жизнь, которая живет среди нас и о которой никто ничего не знает. Подойдите поближе!

Возбужденные, охваченные непривычными, смутными чувствами, ребята едва решились подойти к кровати. Тхаржевский сел, засунул глубоко под подушку руку, вытащил выглаженный носовой платок и развернул его. Там оказались два листочка орешника.

— Вы видите, что на них творится? — Он поднес листик сначала к глазам Ляма, потом показал его Шайке, но из рук листочка не выпускал.