Ким Ирён - История цветов

Зададим себе такой вопрос: что же нынешний Фэнчэн — действительно бывший Пхеньян? Ответить можно так: если это и есть город, который основал Цзицзы, а потом в нем правили Ви Ман и Тонмён, то это и есть Пхеньян.

В «Истории династии Тан» в биографии Пэй Цзюя записано: «Гаоли (по-корейски — Корё) — это царство Гучжуго (по-корейски — Кочжуккук). Дом Чжоу пожаловал эти земли Цзицзы, а дом Хань разделил их на четыре уезда». Получается, что древнее царство Гучжуго — это нынешний уезд Юнпин, а кроме того, в современном Гуаннине некогда находилась усыпальница Цзицзы, на которой была установлена глиняная статуя человека в шляпе, что носили при династии Инь. В годы правления династии Мин под девизом Цзя-цзин она была уничтожена во время войны. Жители Гуаннина и сейчас называют это место Пхеньяном.

В «Истории династии Цзинь» и «Обзоре литературных сочинений», составленном монголом Ма Дуаньлинем, сказано: «Гуаннин и Цзяньпин — владения, пожалованные Цзицзы». Таким образом, получается, что Пхеньян находился где-то между Юнпином и Гуаннином.

В «Истории династии Ляо» написано: «Бохайский округ Сяньдэ — это бывшая земля Чаосянь (по-корейски — Чосон). Крепость Пинсян (по-корейски — Пхеньян) была дана во владение Цзицзы. Ляо, разгромив царство Бохай, переименовали этот город в Дунцзин, а теперь здесь Ляоян». По этой записи выходит, что Ляоян и есть Пхеньян.

Мне кажется, что Цзицзы сперва поселился где-то между нынешними Юнпином и Гуаннином. После этого, теснимый военачальником Цинь Гаем, теряя две тысячи ли земель, постепенно уходил на восток. Так же как и государи династий Цзинь и Сун переносили на юг свои столицы {104} 104 …государи… переносили на юг свои столицы… — Перенесение столиц на юг происходило под давлением вторгавшихся в Китай иноземцев. При династии Цзинь (264—420) это произошло в 317 г., при династии Сун (960—1279) — в 1127 г. , и Цзицзы, очевидно, называл Пхеньяном все места, в которых он селился. Наверное, и нынешний Пхеньян на реке Тэдонган — один из них.

С рекой Пхэсу, думаю, произошло то же самое. Границы Когурё время от времени то раздвигались, то сужались, и название Пхэсу кочевало вместе с ними от одной реки к другой. И в Китае в правление Южных и Северных династий переносили с места на место названия округов и уездов. Вот потому-то теперь одни отождествляют нынешний Пхеньян с древним, а Тэдонган считают рекой Пхэсу, гору же, что высится между провинциями Пхеньян и Хамгён, называют горой Кэма. Другие полагают, что Ляоян был некогда Пхеньяном, а прежнюю Пхэсу соотносят с рекой Сюаньюйло и про горы в уезде Гайпин говорят, что это и есть Кэма. Теперь, конечно, не установить истину, но все же те, кто Тэдонган называют рекой Пхэсу, приуменьшают наши земли.

На втором году правления Танской династии под девизом И-фэн {105} 105 …под девизом И-фэн… — Под этим девизом в 676—679 гг. правил танский император Гао-цзун (650—684); второй год под этим девизом — 677 г. государь Корё Почжан-ван был назначен правителем Ляодуна и пожалован титулом государя Чосон. Прибыв в Ляодун, он сделал столицей прежний город Аньдун и стал в ней править. Отсюда следует, что пограничные земли Когурё находились в Ляодуне, и хотя китайцы завоевали их, удержать не смогли и возвратили Когурё. В те времена Пхеньян был в Ляодуне, а потом это название вместе с рекой Пхэсу перекочевало на юг. При династии Хань уезд Лэян находился на территории Ляодуна, но там был не нынешний Пхеньян, а ляодунский. В те времена, когда там располагалось царство Когурё, часть Ляодуна и Бохая стала граничить с киданями, поэтому границы по хребтам Цыбэйлин и Телин тщательно охраняли, а район горы Сянчунь и реки Амнок бросили на произвол судьбы.

Под властью династии Корё были объединены три корейских царства, но по размерам земель и военной мощи государству Корё далеко до могущества Когурё.

Не дальнего ума ученые мужи последующих поколений, бессмысленно сокрушаясь по поводу древнего Пхеньяна, рабски принимали на веру все, что записано в китайских исторических сочинениях. Записи о древних землях, через край переполняющие истории династий Суй и Тан, безапелляционно уверяют: «Это — река Пхэсу, а это — Пхеньян». Но разобраться в несоответствиях или выяснить, какой город имеется в виду — Анси или Фэнхуан, они были не в состоянии.

Вокруг города сооружена кирпичная стена в несколько десятков рядов и длиной в три ли. Она поражает величественностью. Ее четыре угла высятся так ровно, словно это квадратные мерки для зерна. Теперь, правда, сооружения наполовину разрушились, но и сейчас трудно измерить их величину. Над воротами — там, где строят башню, — сделана лестница, которая служила чем-то вроде грузоподъемника. Труда здесь положено много, но при этом использовались удобные инструменты и машины на колесах для перевозки кирпича и погрузки глины. С их помощью поднимали наверх воду, они легко двигались: стоит толкнуть — и покатились. Применение таких разных способов и есть искусство делать большую работу при малой затрате сил.

Я торопился в дорогу и не мог все обойти, но думаю, даже за целый день было бы невозможно осмотреть все. А жаль!

После еды мы с Пён Кехамом и Чоном первыми тронулись в путь. Кан Юнтай, выйдя за ворота, радушно проводил нас. Он выразил приличное случаю чувство печали по поводу разлуки и попросил нас купить и привезти ему календарь, поскольку возвращаться мы будем уже зимой. Я подарил ему пилюли, успокаивающие сердце.

По дороге нам попалась лавка. На одной стороне висела табличка с написанными золотом иероглифами: «Закладная лавка», а сбоку приписано пять иероглифов: «Оружие в залог не берем». Это была ссудная лавка. Заметив нас, тут же выскочили трое молодых красавцев и, преградив нам путь, пригласили немного насладиться прохладой. Мы сошли с коней и вошли вслед за ними. Обстановка в доме была гораздо богаче, чем у Кана. Посреди двора стояли две большие чаши, а в них росли три-пять лотосов и плавали разноцветные рыбки. Молодой человек принес шелковый сачок величиной с ладошку и, достав из маленького кувшинчика несколько красных червячков, пустил их в чашу. Червячки были мелкие, с муравьиное яйцо, и все извивались. А молодой человек звонко постучал веером по краю чаши, подманивая рыбок. Рыбки всплыли наверх и принялись втягивать воду, пуская пузырьки.

Наступил полдень. Солнце палило так, что нечем было дышать, но больше оставаться было нельзя, и мы отправились в дорогу. Я то обгонял Чона, то ехал позади.

— Как тебе понравилась кладка в крепости? — спросил я.

— Кирпич не идет ни в какое сравнение с камнем, — ответил он.

— Ты не понимаешь, — возразил я. — В нашей стране крепости строили не из кирпича, а из камня, и это неправильно. Ведь из одной и той же формы что один, что десять тысяч кирпичей выходят одинаковыми. Клади ровно, и не надо расходовать силы на шлифовку. Из одной гончарной печи можно получить множество кирпичей, поэтому не надо набирать людей для работ по доставке. Все кирпичи ровные, квадратные, значит, экономятся силы и результаты труда удваиваются: и возить удобно, и класть легко. Более удобного материала, чем кирпич, не найти. Теперь возьмем камень. Сколько нужно каменщиков, чтобы заступами рубить гору, а сколько понадобится рабочих для перевозки! А когда перевезут, ведь потребуется еще и каменщики для шлифовки, и на эту работу нужно тратить и средства, и много времени. Потом его предстоит еще уложить. Сколько рабочих рук используется на установку одного лишь камня! Итак, камень вырубают из горы, одежда для камня — глина. Конечно, внешне камень прекрасен, но ведь он неровный. А если он не ровный и не гладкий, то его надо постоянно подправлять мелкими камешками снизу и промежутки между камнями заполнять щебнем, смешанным с глиной. Зарядят дожди — и пустоты внутри заполняются водой, а стоит выпасть хоть одному камню, как тут же обрушиваются десятки тысяч. Ущерб явный. Известь хорошо схватывается с кирпичом, но не держится на камне. Помню, когда я обсуждал с господином Чхасу устройство крепостей, кто-то сказал: «Если кирпич такой уж крепкий, зачем же использовать камень?» А Чхасу заорал: «Кирпич лучше камня! Один камешек и ни в какое сравнение не идет с кирпичом!» Можно сказать, рассуждение железное. Так вот, известь не держится на камне, и когда ее все же употребляют, она растрескивается. Нарушая природу камня, его всегда стараются во что-то завернуть, а он должен быть сам по себе, только скрепленный с глиной, он становится прочнее. Если же его покрывать известью, как кирпич, то это все равно что мазать дерево рыбьим жиром. Когда десятки тысяч кирпичей скрепляются вместе, образуется прочная стена, потому-то один камень крепче, чем одна кирпичина, ну а множество кирпичей гораздо прочнее камня. Вот так, сравнивая камень и кирпич, легко распознать, что полезно, а что нет, что удобно, а что неудобно.