Николай Миклухо-Маклай - Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1

Все это доказывает, что сношения в продолжение многих столетий более образованных малайцев с папуасами далеко не имели благоприятных последствий для последних, и вряд ли можно ожидать, что столкновение в будущем папуасов с европейцами, если оно ограничится только торговыми сношениями, поведет к лучшим результатам.

На возвратном пути в Айву, 2 апреля, у острова Айдумы я узнал от папуасов, что во время моего отсутствия горные жители залива Битчару напали на жителей Айдумы, которые временно поселились около моей хижины, убили варварски жену и дочь радьи Айдумы, ранили несколько людей и женщин Айдумы и что вследствие того мои люди оставили хижину в Айве, перенеся вещи мои на макассарский падуакан, пришедший недавно в Наматоте для торговли с папуасами.

Я немедленно поспешил в Наматоте и узнал еще следующее: мои соседи, береговые папуасы, жители Мавары и Наматоте, воспользовались нападением горных жителей и разграбили мои вещи, остатки которых были перевезены с помощью макассарских матросов на падуакан. Между разграбленными вещами особенно чувствительна была для меня потеря нескольких метеорологических инструментов, аппаратов для анатомических и антропологических исследований; моя аптека и мой запас хинного и красного вина также не были пощажены. К потере других вещей, забранных папуасами (белье и платье, консервы в жестянках и т. п.), я мог отнестись совершенно равнодушно, так как лишение их не изменило моих занятий и планов.

Я хотел вернуться в Айву, но ни серамцы, ни мои амбо-инские слуги не хотели следовать за мною туда, боясь второго нападения папуасов.

Анакода (малайский шкипер) находился постоянно в ожидании нападения и грабежа, так что, как только я перенес мои вещи из падуакана на урумбай, он поспешно оставил берег Ковиай, направившись на остров Кей или Ару.

Моим людям очень хотелось следовать за падуаканом, но я решил, так как мои люди все без исключения отказались жить в Айве, переселиться на о. Айдуму. Для этого я вернулся в Айву, снял атап [41] с крыши и стен моей хижины, сжег остатки ее и из перевезенных атап построил большую вторую хижину на о. Айдуме, в местности, называемой Умбурмета. Моя вторая хижина была меньше первой, и я жил в ней один, так как мои люди боялись проводить ночи на берегу и спали на урумбае, который находился на якоре недалеко от берега. Но мне не пришлось более жить спокойно. Обстоятельства с каждым днем усложнялись: горные и береговые папуасы действительно приходили еще раз в Айву; также узнал я, что жители Наматоте хотят напасть на мою новую резиденцию в Айдуме; каждый день являлись новости: то те, то другие замышляют недоброе против меня, то здесь видели подозрительные прау, то там заметили свежие следы неизвестных людей, бродивших около моей хижины и даже проведших ночь вблизи ее. То на одного, то на другого папуаса указывали мои союзники, жители Айдумы, как на неприятельских шпионов.

Приходилось быть настороже, носить оружие, что было скучно и утомительно. К тому же я узнал еще более подробностей о грабеже. Оказалось, что моим серамским людям нельзя доверять и что даже нельзя будет ожидать от них помощи в случае нападения. Явились фактические доказательства, что один из серамцев принял участие в грабеже моих вещей в Айве, что другие находятся в интимных отношениях с папуасами, что когда горные папуасы приходили в Айву и когда мой амбоинский слуга Иосиф роздал порох и пули, чтобы прогнать их, серамцы стреляли холостыми зарядами. Эти факты легко объясняются тем обстоятельством, что три четверти моих серамских матросов были папуасы, некоторые из них были вывезены в малом возрасте даже из этих самых местностей.

Я поселился в Айве, имея в виду, что на материке Новой Гвинеи фауна богаче, чем на ближайших островах. Мое пребывание на о. Айдуме доказало, что я не ошибся; хотя этот остров в одном месте не отстоит далее от Новой Гвинеи, чем на пол морской мили, фауна оказалась бедней. После грабежа моих вещей люди Наматоте и Мавары не осмелились посещать мою хижину в Айдуме и только люди Айдумы, Каю-Меры, Камака оставались около моей новой резиденции, вследствие чего материал для антропологических наблюдений стал ограниченнее. При натянутом положении дел нерационально было предпринимать большие экскурсии и даже далеко удаляться от хижины; мои наблюдения поэтому сосредоточились преимущественно на ближайшем коралловом рифе, а свободное время и вечера я проводил между папуасами, которые, вытащив свои пироги на берег, образовали вновь вблизи моей хижины маленькое селение.

Что мне в Айдуме особенно надоедало, — это постоянное беспокойство окружавших меня людей, серамцев и папуасов, и их страх относительно нападения, убийств, грабежа. Мои союзники, люди Айдумы, указывали на многих людей, которые, называя себя жителями Айдумы, приходили к моей хижине, как на людей Наматоте и Мавары и как на грабителей моих вещей в Айве, прося меня убить их. Раза два они даже насильно приводили ко мне нескольких папуасов, которые имели дерзость явиться в Урбурмету в одежде, украденной в моей хижине. Я приказал отпустить их, хотя я решил не оставить безнаказанным убийство людей, искавших убежище под моею кровлей, и грабеж моих вещей в Айве. Но мне казалось недостаточным застрелить нескольких простых папуасов, которые хитростью хотели проникнуть к моей хижине, даже если они были истинно шпионы неприятелей. Я хотел захватить по крайней мере одного, если не обоих предводителей грабежа. Я хотел сделать это сам, потому что я по опыту, а также из слов самих папуасов мог заключить, что в случае если бы военное или другое большое судно взяло на себя наказание папуасов, все виновные скроются в горы. Относительно незначительное число моих людей, дружественные отношения папуасов с серамцами не дозволяли им предполагать, что я осмелюсь предпринять что-нибудь серьезное против их вождей.

Не составляя никакого плана, я ожидал обстоятельств.

К концу апреля погода изменилась. Частые грозы, сильные дожди, усилившийся прибой указывали на перемену муссона. Приближалось время, когда урумбай мог и даже должен был вернуться в Серам, так как потом, при установившемся муссоне, ветер, прибой и волнение могли бы сделать опасным возвращение столь небольшого судна, как урумбай.

Я должен был также сдержать слово, данное серамцам: отпустить урумбай при перемене муссона.

Мои двое амбоинских слуг отказались наотрез остаться одни со мною, если я отпущу урумбай, как я предложил им, обещая прибавку жалованья.

Неожиданное обстоятельство определило мое решение.

Утром 23 апреля я узнал, что один из предводителей грабежа, капитан Мавары, скрывается в одной из пирог. Я сейчас же решился: не сказав ни слова моим людям, которым я не мог доверять, отправился я в сопровождении только одного человека к пироге, где капитан Мавары был спрятан. Найдя его и приставив ему револьвер ко рту, я приказал следовавшему за мной человеку связать ему руки. Он был так изумлен и испуган, что не оказал ни малейшего сопротивления.