Николай Миклухо-Маклай - Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1

Довольно сильный пароксизм лихорадки захватил меня дорогой; мокрые по колено ноги с утра и палящее солнце подействовали скорее, чем я предполагал. С удовольствием отдохнул полчаса в покинутой малайской хижине в Будян; около нее я увидал в первый раз ловушку для тигров, которых здесь немало. Голова кружилась и болела, когда отправились далее. Помулу и люди говорили, что идут только потому, что туан приказал, и что мы не дойдем до селения; но в 4 часа 30 минут я увидал между деревьями просвет и спросил: что это? Мне ответили — Нанка (несколько малайских хижин) и Кобон. Перейдя через р. Пырлу, не знаю уже, в который раз, по пням, которые лежали во всех направлениях на плантации, мы пробрались к шаткой веранде около хижины на очень высоких шестах: жители боятся посещений тигров.

Здесь садят преимущественно уби-каю и каладиум; рис — редкость.

Я расспрашиваю при каждом удобном случае всех встречных об оран-утан, надеясь, что узнаю что-нибудь новое, но мне повторяют почти постоянно одно и то же, что оран-утан едят улал, тикус, что ни риса, ни соли им не нужно, что даже некоторые умирают, если им дать пищу, которую употребляют малайцы, что переменяют часто жилье, не строят хижин, а пондо, остаются один-два месяца здесь, потом уходят, что, кроме узкого пояса, ничего не носят, согревают тело, нося головешку с собою, едят даже пиявок, обезьян и т. д., но что малайцы иногда берут женщин оран-утан (они не могли здесь это отрицать, как в Лынге), но не обратно. Узнал, что здесь якун называются оран-райет, а далее, около р. Кратон, — оран-утан, что оран-райет не любят, когда из называют якун.

24 декабря. Отсюда (Нанка) отправился на юго-запад к селению (временному) оран Бадун, или Бадон, которого достиг через полтора часа. Еще не дойдя до него, мы встретили толпу оран-райет, которые с женщинами, детьми, собаками отправлялись в другое место, но известие, что я иду в Бадон, что у меня табак и рис, переменило их намерение, и они согласились вернуться. Мужчины были, как мне и рассказывали, почти голы, только penis и отчасти testiculi были закрыты узкою тряпицею, но волосы около половых органов видны были по сторонам; женщины были одеты в саронг, дети почти все наги. Физиономии у них были различны, как и волосы; у некоторых физиономия была совсем малайская, у других — иная. Все они были малы ростом и немного темнее [малайцев]. Когда я сказал им, чтобы они шли вперед, к деревне, они зашагали так быстро, — даже четырехлетние дети, к моему удивлению, — что скоро скрылись между деревьями, несмотря на то, что тропинка была очень неудобна: много шипов, сухого леса преграждало путь. Я нарисовал одну женщину, которая была красивее других и более малаеобразна (другие женщины были гораздо темнее и имели иные черты: грубый нос, широкий рот с толстыми губами и лохматые волосы); она часто оглядывалась, когда я смотрел на нее, и при этом особенно нежно принимала к себе ребенка и как бы целовала его, но на деле обнюхивала.

Женщины носят детей на спине, причем выставляют зад, чтобы ребенку было удобнее сидеть.

Бадон, селение оран-райет, имело 7 хижин, которые стояли разбросанно на довольно большом пространстве, где были вырублены большие деревья, стволы которых сохли и гнили там, где упали. Жители не потрудились нисколько прибрать их в сторону, срубить ветви, проложить хотя бы маленькую тропинку. Тропинок не было, хотя почти всюду были видны следы ног.

Все хижины, если можно назвать так эти постройки, состояли из пола, из грубых кривых стволов и крыши — стен не было. Некоторые были больше, но почти все на один лад. Как пример этой примитивной архитектуры, я срисовал одну из хижин. Это помещение было достаточно для мужа, жены и двух детей. Дети постоянно удивляли меня: лазали по лестницам, бегали по дырявому полу, барахтались у самого края и не падали. Дети и собаки очень долго не могли привыкнуть к моему виду. Дети издали разглядывали меня, хмурились и начинали плакать. Собаки, нюхнув только воздух около хижины, где я помещался, поднимали голову и убегали с рычанием. Большинство собак — рыжие, невелики ростом, со стоячими ушами и пушистым хвостом, похожи на новогвинейских.

Я решил остаться здесь два дня. Одну из хижин вычистили, и я поместился в ней довольно удобно, завесив стороны одеялами, которые образовали стены. Но перед этим я собрал всех жителей, чтобы разглядеть их попристальнее. У многих физиономии не отличались от лиц сопровождавших меня малайцев из Палонга, так что я мог с уверенностью отличать их. Но были, однако же, черты как бы чужой примеси. Это сходство с малайцами можно объяснить смешением с давнишних пор. Но мне кажется положительно, что не якун похожи на малайцев, а малайцы, имея матерей оран-якун, приобрели некоторые черты последних, что делает обе стороны отчасти похожими.

Вечером, гуляя около хижины, я наткнулся неожиданно на человека очень небольшого роста, с очень толстым животом, пухлой физиономией, жидкими ногами, который палкой рыл землю и собирал что-то в кокосовую скорлупу. Приметя, что я его увидал и подхожу к нему, он сперва намеревался бежать, но когда я ему повторил несколько раз «дянган такут» и «каси тамбаку», он продолжал свое занятие, но не смел поднять глаз, боялся оглянуться, чтобы не видеть меня, и заметно трясся. На другой день я не без труда добился, чтобы срисовать его; табак и терпение помогли, но он не решался смотреть на меня, постоянно отворачивался. Таких, особенно трусливых, малайцы называют оран-лиар. Я встречал их потом несколько раз.

Вечером, когда стемнело, начались крик детей, смех и говор женщин, очень немузыкальное пение мужчин и игра на инструменте, состоящем из толстого бамбука с отверстиями и несколькими натянутыми струнами из ротанга (обыкновенно тремя).

25 декабря. Утром на рассвете было очень свежо, так что мне жаль было смотреть на голых детей, которые дрожали от холода и жались к матери, у которой не было другого покрова, как тонкий старый саронг. Стен нет, в полу громадные щели между бревнами. У детей оставляют на затылке род косички. Некоторые дети положительно не некрасивы лицом, также между взрослых попадаются довольно приятные физиономии, как, напр., Сватн.

У оран-райет интересное оружие — сумпитан, или, на их языке, блахан. Блахан представляет трубку метра в два длины, которая состоит из двух половин, обмотанных ротангом, и обмазана гытой. Стрелы, сантиметров в 20, очень тонкие; нижний конец их снабжен родом пробки из сердцевины какого-то дерева. Этот толстый наконечник сначала обрезается, а затем полируется при помощи сухого шероховатого листа, причем нижний конец стрелы держат между вдвойне сложенным листом и быстро катают стрелу ладонью, положив ее на ляжку. Надо, чтобы пробка плотно приходилась к каналу сумпитана. Вложив стрелу в сумпитан, берут его обеими руками, широкий конец подносят к губам, затем, медленно поднимая другой конец и направив на цель, быстро выдувают стрелу. Она долетает до цели, отдаленной даже более чем на 50 шагов, может достигнуть даже 80 шагов. Но ветер при легкости стрелы мешает точности.