Чарльз Сноу - Наставники. Коридоры власти

Ему никогда не нравился Джего, и он согласился поддерживать его только ради Брауна. А потом, из-за любви к власти, принялся искать обходные пути. Он заставил кандидатов пообещать, что они проголосуют друг за друга. И все же его одолевали сомнения. Не слишком ли часто он уступает Брауну? Его дружеская привязанность была искренней и сердечной, но лишаться власти — даже ради дружбы — ему, разумеется, не хотелось. Верно ли он поступил, согласившись поддерживать Джего, потому что тот нравился Брауну? Правильный ли Браун сделал выбор?

Теперь-то Кристл был твердо уверен, что Джего нельзя пропускать в ректоры: он мешал бы Кристлу властвовать и проводить реформы в колледже. Под управлением Джего колледж наверняка не приумножил бы своих богатств и не приобрел бы солидной репутации.

Время шло, и эта мысль все сильнее угнетала Кристла. Ему бывало легко только на совещаниях с нашими противниками: вступая с ними в соглашения, заставляя основных кандидатов проголосовать друг за друга или подыскивая компромиссную кандидатуру, он ощущал свою реальную силу. Всякий раз, когда ему приходилось договариваться с ними, он чувствовал, что судьба колледжа зависит от него. Да, только на этих совещаниях он и становился самим собой!

Интересно, думал я, в какой степени нынешнее решение Кристла продиктовано уязвленным тщеславием? Могло ли так быть, что он смертельно оскорбился, когда Джего стал защищать Винслоу и высмеивать дар сэра Хораса, могло ли так быть, что этот поступок Джего переполнил чашу его терпения и он решился наконец перейти в лагерь наших противников? Самолюбие, зависть и тщеславие — вот три кита, на которых держится человеческий эгоцентризм, и, проживая в каком-нибудь сообществе достаточно долго, нельзя не заметить, что эти чувства почти всегда доминируют над всеми остальными. Не поддерживалась ли моя собственная неприязнь к Кроуфорду в какой-то степени тем, что однажды он назвал меня несостоявшимся адвокатом?

Я не знал — да не знаю и сейчас, — когда Кристл признался самому себе, что не станет голосовать за Джего. Наверняка не сразу — хотя давно, очень давно, бессознательно вступил на ту дорогу, которая привела его к сегодняшнему решению. Договариваясь с нашими противниками заставить кандидатов проголосовать друг за друга, он, по всей вероятности, искренне верил, что борется за победу Джего. Он не скрывал от меня и Брауна, что борется без всякого энтузиазма, а между тем его подсознательная неприязнь к Джего постепенно усиливалась. Но в то время он еще, видимо, думал, что проголосует за Джего. Даже сколачивая оппозиционную группу, он собирался проголосовать за Джего — если нам не удастся найти компромиссного кандидата. Он, должно быть, верил этому еще семнадцатого декабря, когда пришел к Брауну, чтобы предложить ему баллотироваться в ректоры. Да, он верил этому, однако люди порой искренне верят в свои намерения, зная в глубине души, что никогда их не осуществят. Мне кажется, что именно так и вел себя Кристл после похорон Ройса: он думал, что если мы не найдем компромиссного кандидата, то он проголосует за Джего, а в глубине души, не признаваясь себе, знал, что этому не бывать.

И лишь за двое суток до того, как он объявил мне о своем решении, ему стало ясно, что он не собирается голосовать за Джего. Он попытался выдвинуть кандидатуру Брауна, чтобы освободиться от своих обязательств. Но Браун решительно отказался баллотироваться в ректоры, а другого компромиссного кандидата мы не нашли. Нам пришлось вернуться к тому, с чего мы начали — Джего против Кроуфорда, — и Кристл был загнан в ловушку. За три дня до выборов он посмотрел наконец правде в глаза. Внезапно все стало на свои места. С чувством облегчения и освобождения он понял, что проголосует за Кроуфорда. Он подсознательно стремился к этому с самого начала.

Позже, когда мне довелось столкнуться с «большой» политикой и стать свидетелем борьбы между лидерами партий, я не раз изумлялся, как все это похоже на «малую» политику в колледже. Признанные политические вожди, не менее целеустремленные и властные, чем Кристл, шли путем постоянных компромиссов, не понимая до поры до времени, что обманывают самих себя: они, как им казалось, поступали разумно и практично, действовали, руководствуясь здравым смыслом, сколачивали коалиции, вступали в переговоры с противниками — и все это только для того, чтобы скрыть от самих себя свою раздвоенность. Я видел, как люди переходят на сторону противников, отрекаются от своих вождей и горячо защищают чужих — все для того же. Чем уверенней они утверждают, что добиваются конкретных, практических целей, тем яснее видны — так мне иногда казалось — их подспудные побуждения, которых сами-то они не видят.

Я нередко замечал, что люди вроде Кристла — их обыкновенно называют практичными — ведут себя менее последовательно, чем люди чудаковатые, похожие на Роя Калверта или Джего. Кристл был уверен в своей глубочайшей практичности — и не уходил сейчас от меня, чтобы хоть на несколько минут оттянуть неизбежное объяснение с Брауном; наблюдая за ним, слушая его резкие, но маловразумительные реплики, я отчетливо видел, какие разноречивые чувства обуревают его… а вместе с тем назвать его непрактичным было бы очень наивно.

Да, в определенном смысле он вел себя на редкость практично. Он понимал, что, если ректором станет Кроуфорд, внутренняя жизнь колледжа почти не изменится. Он дорожил своей скромной властью декана и хотел участвовать в управлении нашим сообществом. А под руководством Джего жизнь колледжа обязательно должна была измениться. Горделивое негодование Джего, когда Найтингейл потребовал, чтобы ему пообещали должность наставника, неистовая ярость в ответ на «ультиматум шестерых», презрение к богатству и богатым — все это Кристл замечал и учитывал. Замечал как человек, которому не нравится Джего, а учитывал как политик. Он понял, что под управлением Джего власть декана в колледже лет через пять полностью сойдет на нет. И был совершенно прав.

Он все еще не мог заставить себя уйти — стоял в плаще перед моим камином и молчал. Потом вдруг буркнул:

— Пойдемте-ка со мной, Элиот. Я должен предупредить Брауна. А он наверняка захочет с вами посоветоваться.

Я отказался.

— Мне нечего ему посоветовать, — сухо проговорил я. Меня по-настоящему разозлило предложение Кристла: с какой стати я буду облегчать ему жизнь?

— Я должен предупредить Брауна. Мне надо идти, — сказал Кристл, не двигаясь с места.

— Вам надо было предупредить его полгода назад.

— К сожалению, я ничего не могу возразить вам, Элиот, — проговорил Кристл. — Что ж, мне пора. Вы бы все же зашли к нему через несколько минут. Он наверняка захочет с вами поговорить. Вы ведь и сами прекрасно это знаете. А мне сразу же придется уйти. Как только я скажу ему. У меня еще масса дел.