Франсиско Веладо - Кокосовое молоко

После затмения мы пропустили соответствующее количество рюмок гуаро, чтобы отпраздновать избавление страдалицы, и отдались очарованию танцев.

И тут мать невесты, недоверчивая старуха, упорно отказывавшаяся от вина, вдруг закричала душераздирающим голосом и стала бегать по всему дому. У нее был такой расстроенный вид, что мы тут же догадались о катастрофе.

— Херонима! Херонима! — вопила старуха.

Ни слова в ответ. Чомита тоже скрылась, как луна во время затмения.

Мы искали ее по всей округе. Можно себе представить, какая поднялась суматоха! Но никто ничего о ней не знал.

Как же отыскать Чомиту, черт возьми! Позже мы узнали, что плотник поджидал ее за каменной оградой, а во время затмения усадил на круп своего серого в яблоках жеребца. Об этом они еще заранее договорились.

Среди индейцев существует поверие, что, если не помочь луне во время затмения, будет неурожай. Возможно, индейцы и правы. Подтверждением этому явился случай с ньо Гойо. Опьянение помешало ему «помочь луне» — и вот он потерял свой «урожай». Беде, несомненно, суждено было приключиться.

К тому же ученые адвокаты переколотили бутылками все зеркала — этого тоже нельзя забывать.

Ах, как жалко зеркал! И Чомиту тоже жалко!

Когда я познакомился с известным рассказчиком Феликсом Чамулем, этот глубокий старик был в расцвете своего таланта и у него было много почитателей.

Но, кроме славы, ньо Чамуль ничего не имел, как и все ученые люди. В Исалько немало жителей, даже неграмотных, владеют небольшими усадьбами, а есть и настоящие богачи, но Чамуль всю жизнь прожил в крайней бедности. Местные буржуа всегда считали его богемой.

Ньо Чамуль жаловался, что едва зарабатывает себе на пропитание. А трудился он много. Он обучал молодежь за ничтожную плату своему искусству рассказа, а когда ученики засевали свои кукурузные поля, делал различные сосуды из тыквы.

В самом деле его заработка едва хватало на пропитание. Причина этого заключалась в том, что, как и у всех ученых людей, у ньо Чамуля была своя слабость, хотя ее вполне можно извинить.

— Ну, как у вас аппетит? — спрашивал я всякий раз, когда приходил навестить его.

— Плохо, очень плохо. Ем только, чтобы не умереть. А продукты с каждым днем дорожают. Но, как говорится, по одежке протягивай ножки. Видите вон тот славный горшочек? Сегодня мне удалось скушать только ломтик жирного копченого мясца с бананами-иштульте, ломтик свининки, немного кровяной колбаски и фасольки в тыквенном соусе. И больше ничего. Ничего.

Но видели бы вы все это! Ломтик свининки был чуть не целой свиньей, а горшочек — котлом для тамалей. И так всегда.

Меня забавляли беседы с другом на кулинарные темы. И когда мы бывали вместе, то я говорил с ним исключительно о съедобных вещах и напитках, хотя он был не прочь блеснуть и другими своими познаниями.

— Нет, ньо Чамуль, оставим стихи до другого случая. Расскажите мне, что вы кушали, это важнее всяких стихов.

— Вы правы. Ну так слушайте. Я встал чуть свет, ощущая легкое отвращение при мысли о еде. Но как только начал молоть кофе, у меня стал пробуждаться аппетит. И знаете, — тут у него слюнки потекли, — я съел фасольки, которую оставил с вечера, мои обычные шесть маисовых лепешечек, да выпил чашку кофе. Больше ничего, ничего.

Фасолька, маисовые лепешечки, кофе… Но вы уже знаете, как можно доверять уменьшительным именам ньо Чамуля! Ведь он употреблял их исключительно как ласкательные.

— А что было на второй завтрачек?

— Ну, это уж другое дело. Конечно, по одежке… Но хоть чуточку, да хорошего. Ну, так вот. Ящерица, игуана, в соусе из альгуаште, хотя в соусе из альгуаштумата еще лучше.

— Альгуаштумаля?

— Нет, альгуаштумата. Альгуаш — это семячко тыквы, а тумат — помидор.

— Вкусно, должно быть.

— Ай, пагре Сан-Исигро, как говорят еще многие индейцы. Вы заметили, что они коверкают слова? А на своем языке они тоже так говорят?

— Тоже, ньо Чамуль. Но рассказывайте лучше о кушаньях. Меня это интересует куда больше, чем просодия.

— Вы правы. Ну так вот. Приготовляется этот соус следующим образом: берутся помидоры и семена тыквы пополам и все это растирается вместе. Но надо следить, чтобы огонь был несильный, а то помидоры пригорят и получится чепуха.

— Пожалуй, ничего нет лучше игуаны…

— Конечно. Безусловно. Но когда на обед бывает рулет из игуаны с яйцами, надо всегда еще что-нибудь добавлять. Игуана, как и крабы, служит только для возбуждения аппетита. Поэтому, чтобы утолить голод, я придумал еще одну штуку. Загляните-ка в тот большой горшок.

— Что же это?

— Жаркое из легкого.

— Это я ел.

— Да, но, видимо, не такое, как приготовляю я. Вот послушайте, Свиное легкое разрезается на маленькие ломтики и обваливается в специях. Специи — самое главное для этого блюда. Берется довольно много ачота, чеснока, лука, сладкого перца, горького перца, душицы и других пахучих пряностей. Да, сеньор, с этим блюдом больше хлопот, чем с искусственными цветами. Но хватит, больше ничего не расскажу. И не просите.

— Почему же?

— Да потому… Видите ли… у меня от этой болтовни аппетит разыгрался; придется мне еще чем-нибудь подпереть себя.

— Как подпереть?

— Так уж говорится. Моей «подпоркой» будут лепешки-талиште, индейка в соусе и фасолька.

— Расскажите, как…

— Нет, больше ни слова.

— Тогда я ухожу. До свидания и приятного аппетита!

Но, как вам хорошо известно, мой друг вел разговоры не только о кушаньях. Он также интересно и увлекательно давал разъяснения на исторические и филологические темы.

Помимо превосходной памяти, ньо Чамуль был наделен неисчерпаемым терпеньем. Он обучал индейцев, которые хотели выступить в какой-нибудь исторической сценке, а это было делом серьезным. Обычно те, Кто жаждал выступить, были молодые люди, собиравшиеся жениться. В то время как их крестные матери вдалбливали им священное писание, ньо Чамуль репетировал с ними роли мавров и христиан. Разумеется, у бедных юношей самым скандальным образом путались в голове те и другие уроки. И ньо Чамулю, чтобы поставить все на свое место, приходилось проявлять чудеса памяти и учености.

— Погоди! То, что ты говоришь, это вовсе не слова пленного мавра, а отрывок из молитвы «Я грешник».

Так случалось каждый раз.

— А теперь ты повтори стихи, которые говорит царь.

— Пред сластолюбием и целомудрием…

— Да нет же, братец! Вот, слушай: «Пред столь великим сластолюбием не выдержало мое терпение». Ну, теперь повтори!

— Пред сластолюбием терпение…

— Да что ж это такое, братец! Этак ты все дело испортишь! Слушай внимательно!