Йордан Йовков - Старопланинские легенды

Он не вскрикнул, не застонал. Лежал на земле, вытянувшись, как мертвец, а жернов навалился ему на ноги. Словно во сне слышал, как зазвенели ведра, как они упали на землю, как полилась вода. Потом услыхал крик Женды. Казалось, прошли целые часы.

— Ты что, молодка? Что случилось? — послышались мужские голоса.

Он почувствовал, что его подняли на руки и понесли.

Будто закачали в люльке. Никакой боли не было. Но от колен вниз чувствовалась какая-то легкость, словно у него нет ног.

Все так же бешено, бурно работала верхняя мельница. Там осталась только жена деда Ивана, бабушка Ана. Она была больна, не могла ходить, а то первая прибежала бы. Время для нее тянулось бесконечно. Но вот мужчины с испуганными лицами, глядя в землю, вышли с нижней мельницы. Бабушка Ана не стала их спрашивать, ничего не сказала и когда они вернулись. Дед Иван тоже не спешил и, только выбив трубку об стену, рассказал о том, что случилось.

— И козел-то, черт его знает, откуда взялся!

— А негодница эта что делает? — возмутилась бабушка Ана.

— Кто?

— Да Женда, а то кто же? Это она давеча козла хлебом кормила, я видела.

— А тебе Женда все спать не дает? Ну чем Женда виновата? Уж это — кому что суждено…

— Знаю, я не слепая. Намедни толковали: Вырбан — плохой человек, Вырбан жито крадет. Врут. Очень даже хороший Вырбан. Не может человек глядеть, как жена его вокруг каждого мужика увивается, — ну и выходит: плох. Говорят — не ходят на мельницу к нему, потому — со всеми ругается: так будешь ругаться, живя с такой женой…

Дед Иван спокойно уминал пальцем табак в трубке. Лицо его оживилось, брови приподнялись, и в глазах, опорошенных мукой, как у мельничной крысы, заиграл лукавый огонек.

— Слушай, что я тебе скажу, старуха, — промолвил он, подмигнув крестьянам. — У нас с ними теперь одинаково: и у нас один здоровый да один больной — и у Вырбановых тоже. Как же быть, а? А вот как: больного к больному, а здорового — к здоровому. Ты к Вырбану ступай, а я себе Женду возьму!

Крестьяне захохотали, стали хлопать деда Ивана по спине. Бабушка Ана хотела что-то сказать, но мужчины пошли в помещение. Она, в сердцах сжавши губы, опять устремила взгляд на нижнюю мельницу. Там никого не было видно. Только козел бродил вокруг, терся около садовой изгороди и обрывал листья с веток.

На другой день опять зазвенели бубенцы в лесу. Солнце сияло. В воздухе носились нити паутины и пух цветущих тополей. Когда звон послышался ближе и громче, из лесу вышел Мартинов сын Марин.

— Ах, Марин, Марин! — встретила его бабушка Ана, качая головой. — Что ты теперь будешь делать, Марин?

— У меня козел один пропал, — сказал Марин. — Вы не видали?

— Ах, Марин, Марин! Что ты наделал, Марин!

— А что я сделал такое?

Он был прямо великан, с красным загорелым лицом; ноги его в меховых ноговицах походили на звериные. Не понимая намеков бабушки Аны, он глядел на нее беспомощно своими детскими синими глазами, с глупой улыбкой. И еще раз спросил насчет козла. Тогда бабушка Ана рассказала ему, что произошло.

Марин глядел в землю, задумавшись, и только покручивал то один, то другой ус, которые обвисли у него и выгорели от солнца.

— Я его убью! — воскликнул он, и лицо его еще сильней покраснело от гнева.

Из двери высунулась белая голова деда Ивана.

— Кого убивать собрался? Козла? Да ты что, белены объелся? Брось. Скотина — она и есть скотина. Какой с нее спрос?

— Ну его, дедушка Иван, ну его! — закричал Марин, и синие глаза его сверкнули сталью. — Пропади он пропадом. Знал бы ты, сколько от него пакостей всяких! Ровно бес в нем какой — все убежать норовит, задеваться куда; а ежели с козами, так одну пырнет, другую ударит. Вчера опять пропал — вот ищу… Ха, вот он! — воскликнул Марин, показывая вниз.

Возле мельницы Вырбана, вдоль плетня, шел козел.

Высокий и слегка сутулый, Марин пустился вниз, положив свой длинный кизиловый посох на плечо. Собаки его побежали за ним.

Козел показался возле сада, поэтому Марин пробежал мимо мельницы. Двинувшись вдоль плетня, он услыхал за спиной чей-то свист. В лесу жила одна птица, которая так свистела, заставляя людей вздрагивать. Он обернулся. В саду, среди деревьев, стояла Женда и смеялась. Она была всего в нескольких шагах от него, по ту сторону плетня.

— Пойди сюда, Марин, — промолвила она.

Марин обернулся. Он был зол.

— Где козел? — спросил он. — Я с него сейчас шкуру спущу. Бабушка Ана мне сказала…

— Что она сказала?

— Сказала… из-за него, будь он неладен… мужика твоего искалечило, жернов на него свалился.

— Ладно, ладно, Марин! Ты думаешь, плохо вышло? Этот самый жернов меня совсем задавил, а теперь пускай его давит!

Она сказала это тихо, без улыбки. Марин посмотрел на нее, опешив.

— Чего смотришь? — засмеялась она, и глаза ее снова посветлели. — Да иди, иди сюда, послушай, что я тебе скажу. Вот калитка, иди!

Марин послушался, вошел. Он видел ее не в первый раз, но теперь она показалась ему совсем другой: лицо не черное и не белое, а румяное, круглое. А глаза-то, глаза какие черные! Тело так и рвется наружу, — кажется, сейчас разорвет платье. Марин забыл о козле. Смотрит и не знает, что сказать.

— Знаешь, что я тебе скажу, Марин? — начала Женда. — С каких пор хочу, да ты все не приходил! Слушай, Марин… дай мне две-три шкурки каракулевых, хорошеньких, черных, чтоб блестели. Мне на шубку. Я ее обошью. Вот так — посмотри, Марин…

И, чтобы показать, как она нашьет шкурки, провела обеими руками от шеи вниз, по выпуклым грудям, стоя под сенью плодовых деревьев, орошенная солнечными бликами.

— Дашь, Марин? — продолжала она, глядя ему в глаза. — Постой, пойди сюда, а то ведьма эта опять смотрит, — кивнула она в сторону бабушки Аны. — Все равно ничего не увидит — а только бы было о чем поговорить. Пойди, пойди сюда!

И она, пятясь, стала уходить в глубь деревьев и кустов. Косынка сползла у нее с головы, и волосы рассыпались; она вела Марина за собой, глядя уже не в лицо ему, а куда-то над ним. И шептала:

— Дашь мне шкурки, Марин?

— Дам, сколько хочешь дам…

Он говорил тоже шепотом. Собственный голос казался ему хриплым, чужим.

Бабушка Ана, как ни всматривалась, не заметила, куда пропали Женда с Марином среди деревьев. Она видела, как они разговаривали стоя — он по эту, она по ту сторону плетня, видела их обоих в саду, а потом они вдруг исчезли. Через некоторое время она увидела Марина у колодца. Он выпил воды, утерся рукавом и, словно позабыв руку у рта, посмотрел в сторону мельницы, довольный, но как будто удивленный и сбитый с толку. Возле мельницы бродил козел, но Марин не глядел на него и не собирался его увести. Глотнув еще воды разок-другой, он поднял свой посох на плечо и, сопровождаемый собаками, пошел в гору, к грабам, где едва слышались бубенцы его коз.