Энтони Троллоп - Смотритель

— Что до вульгарности, архидьякон, — (Миссис Грантли никогда не обращалась к супругу более по-домашнему), — я с тобой не согласна. Не то чтобы мне нравился мистер Болд — на мой вкус он чересчур самонадеян, но он нравится Элинор, и для папы будет лучше, если они поженятся. Болд не стал бы вмешиваться в дела богадельни, будь он папиным зятем.

И она привычно повернулась под одеялом, что не хуже слов дало доктору понять, что, по её мнению, вопрос на сегодня закрыт.

— Боже великий! — прошептал доктор ещё раз — он очевидно был вне себя.

Доктор Грантли — вовсе не дурной человек. Он в точности таков, каким с наибольшей вероятностью должно было сделать его образование. Ему хватает ума для своего места в жизни, но не хватает, чтобы взглянуть шире. Он добросовестно и методично исполняет те приходские обязанности, которые не считает возможным перепоручить младшим священникам, однако по-настоящему он сияет в роли архидьякона.

Мы привыкли, что обычно либо архидьяконское, либо епископское место бывает синекурой: если епископ трудится, архидьякону дел не остаётся, и наоборот. В Барчестерской епархии трудится архидьякон. В этом качестве он упорен, властен и, как с особой гордостью отмечают его друзья, справедлив. Главная его беда — чрезмерная вера в достоинства и права своего сословия, а главная слабость — столь же сильная убеждённость в величии своих манер и собственном красноречии. Он порядочный человек, верит в учение, которое проповедует, и верит также, что живёт по этому учению, хотя вряд ли отдаст верхнюю одежду тому, кто отнимет у него рубашку, или готов прощать брата хотя бы семь раз[5]. Он довольно суров во взимании причитающихся денег, так как полагает, что любые послабления в этом вопросе угрожают благополучию церкви; будь его воля, он бы изверг во тьму и погибель не только каждого отдельного реформатора, но и всякий комитет или комиссию, дерзнувшую задавать вопросы о распределении церковных доходов.

— Это церковные доходы, что миряне и сами признают. Безусловно церковь справится с распределением своих доходов. — Такой довод он обычно приводил, когда в Барчестере или в Оксфорде обсуждали кощунственные деяния лорда Джона Рассела и других [6].

Разумеется, доктор Грантли не любил Джона Болда, и мысль жены, что они могут близко породниться, привела его в ужас. Надо отдать архидьякону должное: смелости ему было не занимать: он охотно сразился бы с противником где угодно и каким угодно оружием. Доктор Грантли был уверен в неопровержимости своих доводов и нимало не сомневался, что одержит победу в честном бою. Он и на миг не допускал, что Джон Болд уличит епархию в несправедливом распределении доходов богадельни, а коли так, зачем искать мира на столь низких условиях? Что? откупиться от неверующего врага церкви свояченицей одного её служителя и дочерью другого — молодой дамой, которая по праву родства достойна стать женой епархиального клирика, и не из последних! Говоря о неверующих врагах церкви, доктор Грантли подразумевал не отрицание её догматов, а равно опасные сомнения в безупречности её финансовой политики.

Миссис Грантли редко расходится с мужем в том, что касается защиты церкви и прав духовенства; тем обиднее была её неожиданная готовность идти на уступки! Архидьякон, укладываясь рядом с нею, снова прошептал: «Боже великий!», но так тихо, чтобы она не услышала, и повторял эти слова до тех пор, пока сон не избавил его от тягостных мыслей.

Сам мистер Хардинг не видит препятствий для любви своей дочери к Джону Болду. Её чувства не ускользнули от его внимания. Возможные шаги Болда в отношении богадельни огорчают регента именно тем, что могут разлучить его с дочерью или дочь — с любимым человеком. Он не говорил с Элинор о её любви, поскольку менее кого бы то ни было склонен заводить подобные разговоры без приглашения, даже с собственной дочкой. Считай мистер Хардинг, что Болд поступает предосудительно, он бы отослал Элинор или отказал Болду от дома. Однако он не видит для этого оснований. Наверное, он предпочёл бы второго зятя-священника, поскольку тоже питает слабость к своему сословию, и уж точно предпочёл бы видеть столь близким родственником человека единомысленного. Однако он не станет отвергать избранника дочери из-за расхождения во взглядах.

Покуда Болд никак не задел регента лично. Несколько месяцев назад, после трудных боёв, он ценою немалых денежных издержек для себя одержал победу над некой старухой — сборщицей дорожной пошлины, на которую пожаловалась ему другая местная старуха. Он добыл парламентский акт об учреждении дорожного фонда [7], убедился, что с его протеже деньги взяли незаконно, проехал через те же ворота, заплатил пошлину, затем вчинил сборщице иск и доказал, что лица, следующие туда таким-то, а назад сяким-то просёлком, освобождаются от уплаты. Весть о его победе облетела округу, и Болд снискал славу защитника барчестерских бедняков. Вскоре после того несколько людей сказали ему, что Хайремские пансионеры живут в нищете, хотя собственность, завещанная по сути им, весьма велика. Стряпчий, которого Болд нанял вести дело о пошлине, посоветовал ему не медлить и затребовать у мистера Чодвика отчёт о финансовых делах богадельни.

Болд в присутствии друга-регента частенько негодовал на распределение церковных средств, но эти разговоры никогда не касались Барчестера, и когда Финни, стряпчий, посоветовал ему вмешаться в дела Хайремского приюта, Болд поначалу думал, что будет воевать с мистером Чодвиком. Однако вскоре ему стало понятно, что, затронув управляющего Чодвика, он затронет и смотрителя Хардинга. Такой поворот событий огорчил Болда, но он был не из тех, кто откажется от борьбы по личным мотивам.

Решив взять дело в свои руки, он начал действовать со всегдашней энергией: добыл копию завещания Хайрема, тщательно изучил формулировки, затем оценил размеры собственности, а также, насколько возможно, её стоимость, и расписал нынешнее распределение денег со слов собеседников. Вооружившись всеми этими сведениями и заранее известив управляющего о своём визите, он явился к мистеру Чодвику и попросил у того записи о доходах и тратах богадельни за последние двадцать пять лет.

Мистер Чодвик в просьбе, естественно, отказал, сославшись на то, что не вправе разглашать сведения о собственности, которой управляет в качестве нанятого лица.

— А кто может дать вам такое право, мистер Чодвик? — спросил Болд.

— Только мои наниматели, мистер Болд, — ответил управляющий.

— А кто они, мистер Чодвик? — настаивал Болд.

Чодвик позволил себе заметить, что если вопросы продиктованы праздным любопытством, он предпочёл бы на них не отвечать, а если мистер Болд преследует какие-либо далеко идущие цели, то сведения желательно запрашивать профессиональным порядком у профессионалов. Поверенные мистера Чодвика — господа Кокс и Камминс из Линкольнской коллегии. Мистер Болд записал адрес Кокса и Камминса, заметил, что погода для этого времени года стоит холодная, и пожелал мистеру Чодвику доброго утра. Мистер Чодвик согласился, что для июня прохладно, и отпустил посетителя поклоном.