Жан Жироду - Лгунья

Именно тогда Нелли поняла, что теперь имеет право отдаваться вся, целиком, ибо она достигла истинной зрелости, которая видна не только в одежде или в отдельно взятых прелестях, какими были, скажем, ее волосы или ноги. Теперь она являла собою, по выражению кутюрье, единый завершенный ансамбль. Это, впрочем, всем бросалось в глаза. Друзья Нелли удивлялись — не тому, что не узнают ее, а тому, что слишком хорошо распознают нежданно возникшую подлинную Нелли в заурядно-хорошенькой особе, какую всегда видели перед собой. «Что с тобой творится? — спрашивала ее мать. — Ты прямо расцвела!» И Нелли вдруг улавливала в глазах матери искру той непримиримой жестокости, что некогда подсказала ей тридцать один пункт ультиматума. Но тщетно этот взгляд обшаривал Нелли, — он ничего не обнаруживал. И если прежде Нелли требовалось общество мужчин, восхищавшихся отдельными ее достоинствами — глазами, пальцами, зубами, то отныне она предпочитала тех, кто мог оценить ее в целом, почему и пришлось сменить набор обожателей, расставшись с жиголо и заведя знакомство с людьми, способными любоваться «ансамблем», а именно, с генералами от кавалерии, с профессорами Медицинской академии, а также с детьми.

— Восхитительная фигурка! — отмечали кавалерийские генералы.

— Очаровательная особа! — констатировал профессор Гонсальве.

— Ой, до чего ж вы стали красивая, мадам! — удивлялась Люлю.

Все свои туалеты Нелли также подбирала с целью, как ей казалось, вызывать восхищение; на самом же деле она подсознательно стремилась к бескорыстному одобрению. Теперь она чаще ходила пешком. Ибо ей хотелось, чтобы ее одобряли все — прохожие, официанты кафе, рабочие. И многие из них выказывали именно одобрение. «Красивая девушка!» — говорили они. «Хотел бы я иметь такую сестренку», — бросал служащий газовой компании уборщице. Иногда Нелли слегка жульничала: приходила на свидание с букетиком фиалок и сообщала Реджинальду, что какой-то молодой человек поспешно купил их у цветочницы и бросил ей в окно такси, пока оно стояло у светофора. Это была неправда, это была ложь, но ложь невинная, призванная слить воедино всеобщее одобрение, так нужное ей, и ее самое. Она рассказывала Реджинальду историю из своей последней поездки в Испанию: когда она выходила из какой-то церкви, мальчишка на паперти закричал: «Эй, зовите живее падре, наша Мадонна сбежала!» Короче сказать, Нелли пыталась добиться от всех окружающих того, что прежде никогда ни у кого не попросила бы, но что теперь стало необходимо ей, как воздух, — согласия, гармонии, оправдания своей жизни.

Однажды ей позвонил Гренаден. Самым прекрасным днем его жизни, сказал он, будет тот, когда она навестит его вместе с Элен Гиз, которую он также имел удовольствие повстречать недавно в компании Нелли. И верно, в тот день Элен Гиз и Нелли выглядели четою богинь. Гренаден ждал их у себя в Министерстве труда, где служил вице-председателем кабинета министра. Перед встречей он выслал обеим дамам свою последнюю книгу, посвященную, правда, не женщинам, а морским котикам. Нелли предпочитала эту тему женской. Впрочем, если поэт способен столь талантливо описать какого-нибудь морского котика, изобразив его эдаким лукавым, пылким созданием и с неподдельной нежностью воспев его ласты и раздвоенный, почти рыбий хвост, то неужто его дарований не хватит на портрет Нелли, на те ложные ласты, что зовутся руками Нелли, на ложный хвост, что зовется ногами Нелли, на изящно-округлые морские раковины, называемые ее ушками?! Вот почему Нелли, в компании Элен Гиз (больше походившей на морского конька), отправилась к Гренадену, словно к идеальному фотографу.

Стоял зрелый солнечный июльский день, чье сияние проникло даже в тоскливо-долгие коридоры Министерства. И вот на авиньонский ковер приемной легко ступили воздушные ножки обеих богинь. Они взбежали по лестнице, такой же тяжко-монументальной, как и кариатиды на часах у подъезда, и пошли вперед под восхищенными взглядами атташе. Официозное здание загудело официозным одобрением двойному избытку юной красоты. Мундир швейцара, любопытные глазки шмыгающих мимо стенографисток, фуражка национального гвардейца — все это залитое солнцем мельтешение казалось истинно поэтическим прологом к предстоящему чествованию. Поднявшись на второй этаж, в апартаменты министра, богини на миг оказались одни и, не подозревая о том, что нарядная дверь в конце галереи, украшенная сверху парочкой сплетенных наяд во вкусе Людовика XVI, ведет всего-навсего в туалет, направили стопы именно туда; в этот момент дверь открылась. Дамы услышали шум спускаемой воды и успели заметить Франсуа Гренадена с полурасстегнутыми брюками, который широко распахнув дверь, тотчас с треском захлопнул ее. Они со смехом отыскали его кабинет и расположились ждать.

«Он занят, он у министра, — сообщил его коллега, — я пойду предупрежу».

Через минуту он вернулся.

— Гренадена нет у министра. Его сегодня уже не будет, — сказал он.

Дамы опять рассмеялись и рассказали чиновнику, где они видели Гренадена.

— Он не хочет показываться, — признался его товарищ. — Ему стыдно, что вы застали его в таком виде.

— О, уговорите его придти! Скажите, что мы его ждем.

Друг опять вышел; женщины, чуть подождав, последовали за ним.

— Ты здесь, Франсуа?

— Ну а где же ты хочешь, чтобы я был?! Где я достоин сидеть, как не здесь?!

— Но тебя ждут дамы.

— Передай им, что я больше никогда отсюда не выйду. О Боже, мечтать о них целый год и вот так позорно встретиться!..

— Но имеешь же ты право забежать на минутку в туалет!

— На минутку? На четверть часа! О Господи, как же я несчастен, как несчастен! Скажи им, что нам больше не суждено увидеться!

Друг подошел к дамам.

— Сейчас пришлю сюда швейцара, — шепнул он, — пусть скажет Гренадену, что его вызывает министр.

Явился швейцар, бравый малый, исполненный горячего желания помочь, но совершенно не способный лгать.

— Месье Гренаден, вас требует к себе министр.

— Скажите ему, где я нахожусь.

— Но, месье Гренаден, это срочно.

— О, министру сильно повезло, мой милый Улье, что у него имеются срочные дела. Я же теперь навечно стал никчемным бездельником, которому некуда торопиться.

— Вы шутите, месье Гренаден!

— Дорогой мой, я прекрасно знаю, что министр меня не вызывал. Вы просто решили выманить меня из моего убежища. Но мне здесь хорошо. До сих пор я не замечал, что на богинь можно смотреть и со спины, а это весьма интересное зрелище. Нет, я не выйду. Лучше уж я пролезу через слуховое окно в гараж, так оно будет остроумнее.

— Месье Гренаден, что же мне доложить этим дамам?

— Скажите, Улье: если бы дамы, которым вы поклонялись целый год, застали вас выходящим из туалета под шум воды в унитазе, вы смогли бы потом спокойно беседовать с ними?