Шервуд Андерсон - В ногу!

Во второй раз, когда мальчик с отцом перешли через холм, стоял уже октябрь и холодный ветер хлестал им в лицо. Ветер гонял по лесу золотисто-коричневые листья, которые прыгали, как маленькие испуганные зверьки. Золотистым багрянцем горели также листья на деревьях вокруг ферм, и, золотисто-коричневая, стояла кукуруза на полях. Эта картина навеяла на мальчика грусть, и его охватила безумная тоска по зеленому блеску весенней красы; захотелось снова услышать, как поют птицы в воздухе и в траве на склоне холма.

И Мак-Грегор Взбалмошный тоже был на этот раз в другом настроении. Казалось, что теперь он радуется чему-то больше, чем тогда, весною. Он бегал вверх и вниз по холму, радостно потирая руки, а потом долго сидел на бревне и, улыбаясь, что-то бормотал про себя.

А когда они возвращались домой через темный лес, где под ветром шумели листья, мальчик страшно испугался. К тому же он сильно устал от ходьбы против ветра, дрожал от холода и чувствовал сильный голод. Он стал плакать; тогда отец взял его на руки и, прижав к груди, как мать младенца, понес домой.

Однажды, во вторник утром, Мак-Грегор Взбалмошный нашел свою смерть. Эта смерть запечатлелась в уме мальчика как нечто исключительно красивое, а воспоминание о тех обстоятельствах, которыми сопровождалась гибель отца, навсегда врезалось в его душу и наполнило ее тайной гордостью от сознания, что он сын такого человека.

Утром, в одиннадцатом часу, вверх по холму к домишкам рудокопов понесся крик: «Пожар в шахте!»

Паника овладела женщинами. В воображении они уже рисовали себе, как их мужья, подгоняемые ужасом смерти, мечутся под землей, прячась в узких коридорах. Мак-Грегор Взбалмошный, работавший в ночной смене, спал в это время у себя дома. Жена накинула платок на голову и, взяв мальчика за руку, побежала с ним вниз. В лицо им ударял холодный ветер, насыщенный снегом. Они бежали вдоль полотна железной дороги, спотыкаясь о шпалы, и наконец остановились на железнодорожной насыпи у входа в копи.

На дороге, которая вела к шахте, и вдоль насыпи толпились рудокопы, заложив руки в карманы брюк и напряженно глядя на закрытый вход. У них не хватало решимости и инициативы предпринять что-либо сообща. Как скот у ворот скотобойни, стояли они, словно ожидая, когда настанет их черед и их тоже погонят в шахту. Древняя старушка с согбенной спиной и с огромной клюкой в руках перебегала от одного шахтера к другому и, страшно жестикулируя, кричала:

— Спасите моего мальчика! Спасите моего мальчика!

Внезапно тяжелая дверь шахты распахнулась, и в ней показались три человека, которые, спотыкаясь на ходу, толкали по рельсам маленькую вагонетку. На ней лежали три неподвижные человеческие фигуры. Какая-то полуодетая женщина, глаза которой напоминали две черные впадины, взобралась на железнодорожную насыпь и опустилась на землю рядом с мальчиком и его матерью.

— Горит старая шахта Мак-Крари, — выговорила она с дрожью в голосе, и в ее глазах застыло выражение тупого отчаяния. — Никто не проберется туда, чтобы закрыть дверь. Мой муж тоже там.

Женщина опустила голову и беззвучно заплакала. Мальчик знал ее: это была их соседка, которая жила в некрашеном домике на склоне холма. Он часто видел во дворике перед ее домом кучу ребятишек, игравших среди камней. Ее муж, высокий, тяжеловесный рудокоп, часто напивался и колотил ее. Мальчик нередко слышал по ночам ее крики.

Внезапно Красавчик Мак-Грегор заметил среди растущей толпы шахтеров своего отца. Он беспокойно шагал взад и вперед, а на голове у него была шапка рудокопа с зажженной лампочкой. Склонив, по обыкновению, голову набок, отец переходил от одной группы к другой. Мальчик пристально следил за ним. Он вспомнил тот октябрьский день, когда они вместе глядели на колосившуюся долину, и снова, как тогда, мальчик подумал, что его отец несомненно одержим и теперь, видимо, опять совершает какую-то церемонию. Высокий рудокоп тер себе ноги, вглядывался в лица молчаливых людей вокруг него, его губы беззвучно шевелились, а пламенная борода забавно дергалась вверх и вниз.

Внезапно мальчик заметил какую-то странную перемену в лице отца. Мак-Грегор Взбалмошный быстро сбежал с насыпи и посмотрел вверх. В глазах у него застыл испуг, как у загнанного зверя. Нэнси Мак-Грегор наклонилась и стала утешать плачущую женщину, сидевшую возле нее; она не видела, что ее муж стоит против сына, и оба молча смотрят друг другу в глаза.

Выражение растерянности на лице Мак-Грегора вдруг исчезло; он повернулся и, мотая головой, побежал к закрытому входу в шахту. Какой-то человек в белом воротничке и с сигарой в углу рта протянул руку, чтобы остановить его.

— Стой! Куда? — крикнул он.

Оттолкнув его могучей рукой, Мак-Грегор Взбалмошный распахнул дверь и скрылся под землей.

Поднялся страшный шум. Человек в белом воротничке вынул сигару изо рта и разразился потоком проклятий. Мальчик стоял на насыпи; он увидел, как мать тоже пустилась бежать по направлению к шахте. Один из рудокопов схватил ее за руку и повел назад. Чей-то голос в толпе крикнул:

— Это Мак-Грегор Взбалмошный. Он пошел закрывать дверь горящей шахты.

Человек в белом воротничке, бешено жуя кончик сигары, обвел глазами окружающих:

— Он взбесился, — не иначе! — крикнул он, захлопывая дверь.

Мак-Грегор Взбалмошный погиб, когда ему оставалось только протянуть руку, чтобы закрыть дверь горящей шахты. И вместе с ним погибли все остальные рудокопы, за исключением пятерых. В течение всего дня спасательные отряды пытались проникнуть в шахту, где в глубине узких ходов, прорытых под их собственными домами, метались рудокопы и гибли, как крысы в пылающем амбаре. А их жены, закутавшись в платки, сидели на железнодорожной насыпи и тихо плакали.

Вечером осиротевший мальчик с матерью вернулись в свой домик одни. Из лачуг, разбросанных по холму, доносились глухие рыдания женщин.

В течение нескольких лет после катастрофы на руднике мать и сын Мак-Грегоры продолжали жить в доме на холме. Мать каждое утро ходила в контору, где мыла окна и полы. Эту работу она получила, так сказать, в воздаяние за героизм своего мужа, Мак-Грегора Взбалмошного.

Нэнси Мак-Грегор была маленькая голубоглазая женщина с острым носиком. Она носила очки и в поселке слыла умницей. Она не имела привычки стоять у калитки и судачить с женами других рудокопов, предпочитая сидеть дома и шить или же вслух читать сыну. Она даже подписывалась на какой-то журнал, переплетала все номера и хранила их на полках в той комнате, где они с сыном завтракали. При жизни мужа она была крайне молчалива: очевидно, как и шахтеры, побаивалась его. Когда Мак-Грегора не стало, Нэнси словно расцвела и со своим рыжеволосым сыном не переставала обсуждать каждую мелочь их незаметной жизни.