Шервуд Андерсон - В ногу!

Трудно было представить себе более подходящего обитателя для этого дома, чем Дэвид Ормсби. Прохаживаясь по просторным холлам или устроившись с сигарой в мягком кресле на лужайке, он выглядел так, будто нашел наконец соответствующий себе фон. Дом стал частью его самого, подобно хорошо сшитому костюму. Первым делом фабрикант поставил в гостиной под люстрой, стоившей десять тысяч долларов, бильярдный стол, и щелканье бильярдных шаров рассеяло былую хмурую, словно церковную, атмосферу дома. По мраморной лестнице из венецианского дворца забегали вверх и вниз девушки — подруги Маргарет, шурша юбками и оглашая огромные комнаты веселыми голосами. После обеда Дэвид Ормсби часто играл на бильярде. Он любил точно рассчитывать удар кием по шару. Во время игры с Маргарет или с кем-нибудь из друзей его усталость проходила, и он весело улыбался. Иногда он приводил с собой друзей и подолгу беседовал с ними на широкой веранде. Временами он уходил в свою комнату, на самый верх дома, чтобы там зарыться в книги. По субботам он устраивал пирушки, вместе с друзьями играл в покер и распивал коктейли.

Лора Ормсби, мать Маргарет, никогда не играла видной роли в окружавшей ее жизни. Еще в детстве Маргарет считала свою мать чересчур романтичной. Жизнь слишком баловала ее, а потому она ожидала от всех окружающих таких достоинств и достижений, которые были недосягаемы для нее самой.

Дэвид Ормсби был уже на верном пути к успеху, когда женился на худенькой, изящной темноволосой дочери деревенского сапожника. Уже в те дни маленькая компания по изготовлению земледельческих машин (организованная из числа мелких торговцев и фермеров, разбросанных по окрестностям) стала быстро расти под руководством Дэвида Ормсби. Люди начали поговаривать о нем как о человеке с большим будущим, а о Лоре — лишь как о жене человека с большим будущим.

Это далеко не удовлетворяло Лору. Сидя дома и проводя дни без дела, она тем не менее страстно стремилась чем-нибудь выделиться и прослыть женщиной интересной и деятельной. Проходя по улицам с мужем, она с сияющим видом разглядывала встречных; когда же ей случалось услышать, как их называют очаровательной парой, Лора краснела и ею овладевало странное негодование.

Ночью Лора Ормсби часто лежала без сна и думала о жизни. В такие минуты она жила в мире фантазий, переживая тысячи приключений. Она представляла себе, что получает анонимное письмо, в котором ей описывают интригу мужа с другой женщиной. Эта мысль ей страшно нравилась. Она смотрела на спящего мужа и бормотала: «Бедный мальчик! Я не стану его упрекать, а постараюсь вновь завоевать в его сердце то место, которое занимала». А утром, после бессонной ночи, проведенной в фантастических грезах, Лора с озлоблением смотрела на своего спокойного и деятельного мужа. Когда он ласково-игриво клал руку на ее плечо, она отодвигалась и, сидя напротив него за столом, наблюдала, как он читает утренние газеты, совсем не догадываясь, какой бунт происходит в душе жены.

Однажды, по возвращении Маргарет из университета, Лора пережила нечто вроде приключения. Хотя дело кончилось самым безобидным и невинным образом, она тем не менее отказывалась забыть об этом; само воспоминание о случившемся доставляло ей удовольствие.

Она возвращалась из Нью-Йорка; в купе вагона напротив нее сидел молодой человек, с которым она разговорилась. Во время беседы Лора воображала, как она удирает от мужа с этим молодым человеком, и из-под опущенных ресниц пристально следила за его красивым, но немужественным лицом. Когда все остальные пассажиры в вагоне улеглись спать, она все еще продолжала разговор.

В беседе с молодым человеком Лора затронула некоторые мысли, вычитанные у Ибсена и Бернарда Шоу [41]. Она набралась смелости, пытаясь расшевелить молодого человека и заставить его сказать или сделать что-нибудь такое, что дало бы ей право вознегодовать. Между тем молодой человек слушал эту женщину средних лет, которая так смело говорила о том, чего он не понимал. Он знал только одного человека по имени Шоу, и тот был губернатором штата Айова [42]. Его поразило, что такой выдающийся член республиканской партии пишет книги, в которых высказываются столь смелые суждения. Он заговорил о прелестях рыбной ловли в Канаде и об оперетке, которую слушал в Нью-Йорке, а в одиннадцать часов зевнул и улегся спать, бормоча про себя: «И чего только эта баба от меня хочет?» Внезапно его осенило, и он засунул руку в карман, чтобы убедиться в целости часов и кошелька.

Прибыв домой, Лора Ормсби все еще продолжала лелеять воспоминание о беседе с молодым человеком. Она рисовала его себе романтичным и смелым, он был лучом света в жизни, казавшейся ей ужасно мрачной. За обедом она долго говорила о нем, наблюдая за выражением лица мужа, и описывала своего спутника самыми яркими красками.

— Это был чрезвычайно умный молодой человек, и мы до поздней ночи с ним проболтали.

Когда мать кончила говорить, Маргарет посмотрела на отца и сказала:

— Да пожалей же ты маму! Ведь здесь роман! Разве можно быть таким слепым? Мама хочет тебя испугать своим любовным приключением!

Однажды вечером, спустя три недели после громкого процесса, Мак-Грегор долго бродил по улицам Чикаго, пытаясь мысленно распланировать свою жизнь. Он был сильно встревожен и смущен событиями, которые последовали за его яркой победой в зале суда, и более чем обеспокоен тем, что воображение не переставало рисовать ему Маргарет Ормсби в качестве жены. Он стал крупной силой в большом городе. В газетах стали появляться его портреты; Эндрю Лефингвелл, представитель владельца скандальных газет, посетил Мак-Грегора и обещал ему блестящую политическую карьеру, — конечно, за приличную мзду. Один знаменитый юрист-криминалист предложил ему работать с ним. Этот маленький человек с белоснежными зубами не требовал у Мак-Грегора немедленного ответа, но вместе с тем не сомневался в его согласии. Его звали мистер Финли. Добродушно улыбаясь, он предложил Мак-Грегору сигару и в течение целого часа рассказывал ему о знаменитых процессах, которые ему случилось выиграть.

— Один такой процесс может создать человеку имя. Вы понятия не имеете, как высоко подобный триумф может вознести вас. Люди будут без конца говорить об этом. Установится что-то вроде традиции. И воспоминание еще долго будет влиять на умы присяжных заседателей. Вы сможете выиграть любое дело только потому, что ваше имя будут связывать с этим процессом.

Мак-Грегор ходил своей медленной и тяжеловесной походкой по улицам Чикаго, ничего и никого не видя. На углу Вобаж-авеню и Двадцать третьей улицы он зашел в ресторан выпить пива. Это заведение находилось в подвальном помещении, и пол был густо усыпан опилками. У столика стояли двое пьяных и спорили. Один из них был социалистом; он отчаянно ругал войну и армию. Его слова снова заставили Мак-Грегора задуматься над тем, что так долго занимало его ум и что в последнее время, казалось, стало рассеиваться.