Шервуд Андерсон - В ногу!

— Я сам был в армии и знаю, о чем говорю. В ней нет ничего общенационального. Армия такая же частная собственность, как и все другое. У нас она по существу находится в руках капиталистов, а в Европе — в руках аристократии. Нечего мне рассказывать, я и сам знаю. Армия состоит из бездельников, и если я сам бездельник, то стал таковым именно в армии. Если Америка когда-нибудь окажется втянутой в войну, то вы увидите, что представляет собой наша армия.

Социалист вошел в раж, громко кричал и стучал по стойке.

— Черт возьми, ведь мы совершенно себя не знаем! Мы еще никогда не выдерживали испытания. Мы называем себя великой нацией, потому что богаты. Мы подобны толстому мальчугану, который возомнил себя героем, получив огромный кусок пирога. Да, сударь, и наша армия также не более чем игрушка избалованного мальчишки. Держитесь подальше от нее.

Мак-Грегор сидел в отдаленном углу и наблюдал. Люди входили и выходили. Маленькая девочка сбежала вниз по ступенькам и протянула ведерко бармену. Ее тоненький пронзительной голосок раздался среди гула мужских голосов.

— Пива на десять центов и, пожалуйста, побольше! — умоляющим голосом попросила она и, подняв ведерко над головой, поставила его на стойку.

Мак-Грегор вдруг вспомнил об улыбающемся лице криминалиста Финли. Этот юрист, так же как и Дэвид Ормсби, фабрикант плугов, смотрел на людей как на пешек в крупной шахматной игре. У него тоже были в общем честные намерения, и он точно отдавал себе отчет в своей цели: он хотел возможно больше извлечь из жизни. В силу простой случайности он защищал преступников и вполне с этим мирился. Так уж сложилось. Его занимало нечто другое — достижение собственной цели.

Мак-Грегор встал и вышел из ресторана. На улицах стояли кучки людей. На Тридцать девятой улице несколько молодых парней устроили драку на тротуаре, толкнув высокого мужчину, который прошел мимо, ворча себе под нос и держа шляпу в руке. Мак-Грегор начал понимать, что находится в самом центре великих событий и не должен поддаваться влиянию отдельных лиц. Было очевидно, что каждый индивидуум в отдельности жалок до ничтожества. Перед его глазами длинной вереницей прошли те, кто пытался выбраться из тины американской жизни. Мак-Грегор вздрогнул, поняв, что все эти люди, заполнявшие страницы истории, в основном имели очень небольшое значение. Даже дети, которые читали об их подвигах, оставались равнодушны. Возможно, что эти так называемые великие люди только способствовали усилению всеобщего хаоса. Они, так же как вот эти прохожие, проплывали по самой поверхности и исчезали во мраке.

— Возможно, что Финли и Ормсби правы, — прошептал он. — Они берут от жизни все, что могут, они обладают здравым смыслом, который говорит им, что жизнь несется, подобно перелетной птице; они знают, что если человек начинает задумываться, он, в конце концов, сам становится сентиментальным и всю жизнь проводит под гипнозом собственной болтливости.

Однажды, во время своих блужданий по городу, Мак-Грегор набрел на ресторан в саду, где развлекались богачи. На маленькой эстраде играл джаз. Обнесенный оградой сад был открыт темнеющему небу, и над головами веселых людей за столиками сияли звезды.

Мак-Грегор сел за столик на балконе и стал наблюдать за людьми на террасе и за танцовщицами на эстраде.

Он заказал ужин, но даже не притронулся к нему. На эстраде танцевала высокая изящная девушка, очень похожая на Маргарет Ормсби. Ее тело грациозно извивалось в руках ее партнера, высокого молодого человека с длинными черными волосами. Облик танцующей женщины, казалось, воплотил в себе все мужские мечты, и Мак-Грегор был восхищен. Он испытывал еле ощутимое чувственное возбуждение и с тоской в душе думал о той минуте, когда снова увидится с Маргарет.

На эстраде появились другие танцовщицы. В лампах на столиках убавили свет. Мак-Грегор прислушивался к веселому смеху, внимательно наблюдал за лицами мужчин, — какие хитрые лица у этих людей, к которым жизнь оказалась столь милостивой! Может быть, в конце концов, они и в самом деле умны? На грубых, заплывших лицах — какие пронзительные глаза! Жизнь — игра, и эти люди принимают в ней участие, и все, что в ней прекрасного, служит им. Искусство, мысли, порывы — все для того, чтобы усладить часы отдыха людей, поймавших удачу в жизни. Мужчины, сидевшие за столиками, без особенной жадности разглядывали девушек, танцевавших на эстраде. Они были уверены в себе. Разве эти танцовщицы не для них стараются показать свое изящество? Если жизнь — борьба, то разве они не вышли победителями в этой борьбе?

Мак-Грегор встал и направился к выходу. Там он остановился и, прислонившись к колонне, снова оглянулся. На эстраде появился весь балет. Танцовщицы были одеты в разноцветные прозрачные платья и исполняли какой-то народный танец. А Мак-Грегор глядел на них, и в его глазах снова вспыхнул огонь. Женщины, танцевавшие сейчас, ничем не походили на ту, что напомнила ему Маргарет Ормсби. Эти были коренасты, с обветренными лицами. Они группами двигались взад и вперед по эстраде. В его мозгу зародилась новая мысль: ведь эти танцующие женщины пытались что-то передать своими телодвижениями!

— Это танец труда, — пробормотал он. — Здесь, в этом саду, танец искажен, но тем не менее и в нем еще можно уловить отзвуки труда. Какая-то частица этих отзвуков сохранилась в фигурах танцовщиц, которые трудятся во время пляски.

Мак-Грегор отошел от колонны и, держа шляпу в руках, наблюдал за танцующими, словно ожидал с их стороны призыва. Как они бешено кружатся! Как изгибаются их тела! Сочувствие Мак-Грегора к их усилиям было так велико, что пот выступил у него на лбу. В то же время его мозг с бешеной силой сверлила мысль: «Повсюду загнанные мужчины и женщины к чему-то стремятся, но сами не знают, чего хотят».

— Я не откажусь от великого замысла и в то же время не отдам Маргарет, — произнес он вслух и быстро вышел, почти выбежал из сада.

Ночью Мак-Грегор грезил о новом мире, в котором ласковые слова и нежные руки усыпляют в человеке грубого зверя. Эта мечта была стара как мир, и ее воплощением были женщины, подобные Маргарет Ормсби. Ему показалось, что длинные нежные руки Маргарет прикоснулись к нему. Мак-Грегор заворочался на постели и проснулся от охватившего его желания. По бульвару шли толпы людей. Он встал, подошел к окну и стал наблюдать за прохожими. Какой-то театр только что выбросил на улицу нарядную толпу, и крикливые голоса людей доносились снизу.

Мак-Грегор взволнованно вглядывался во мрак. Воспоминания о беспорядочной толпе шахтеров, шагающих за гробом его матери, и великая мечта о том, как он внесет порядок и организацию в среду рабочих, были прерваны и рассеяны другой мыслью, более определенной и более сладостной.