Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— А ты считаешь, что мне не о чем жалеть? Разве ты не видел эти фотографии? Кто я была прежде и кто я теперь? Разве тут есть что-нибудь общее? Дело ведь не в возрасте, ты понимаешь…

Быстрым движением поднявшись со стула, она ушла в дом и скоро вернулась с ворохом фотографий в руках.

— Вот какая я была! Вот какая! Вот какая! — приговаривала она, выхватывая из кипы один снимок за другим и бросая их мне. — Смотри на меня, на эти фотографии и сравнивай! Ты не находишь здесь разницы, тебе не жаль меня?

Я снова принялся рассматривать фотографии. Конечно, нельзя было не заметить, как сильно отличались изображения некогда юного существа от нынешнего их оригинала, но разве способен был я ощутить эту разницу с той же болезненной остротой, с какой воспринимала ее Нилима? С другой стороны, мне не хотелось говорить сейчас об этом с полной откровенностью. И потому я сдержанно заметил:

— По-моему, ты преувеличиваешь, я не вижу здесь ничего трагического. Пожалуй, даже напротив, — за эти годы ты не так сильно переменилась, как можно было ожидать и как обычно меняются за такой срок другие люди.

Я ожидал, что мои слова заставят Нилиму немного смягчиться и успокоиться, но результат оказался совершенно противоположным.

— И ты можешь говорить мне это, считая себя честным человеком? — со злостью воскликнула она. — Я ведь понимаю, для чего тебе понадобилось лгать! Но запомни, теперь я не желаю ни от кого выслушивать никаких утешений. То, чего я боялась, что я пыталась всеми силами скрыть от себя, вчера стало мне абсолютно ясным. Нет, сегодня мне уже не под силу то, на что я была способна еще пять или шесть лет назад! Это я прекрасно поняла и дальше обманывать себя не стану… Но кто же больше всех старался окружать меня фальшью и обманом? Кто? Да тот самый человек, который вчера вечером с пеной у рта доказывал мне, что я опережаю события, что мне нужно подождать, что я должна больше поработать над танцем! Какое лицемерие, какая ложь!.. Ну что же, мне ведь и раньше всегда казалось, что он просто тянет время, что он хочет одного — пусть я растеряю все свое умение, пусть я покажу при всех полное свое бессилие, чтобы он имел право с подлой усмешечкой сказать: «Ничего не поделаешь, теперь уже поздно, время упущено! Надо было раньше…»

Я возвратил Нилиме фотографии. Ее неистовые речи наводили на меня ужасную тоску, но вместе с тем во мне росло и раздражение.

— Говори о Харбансе все, что тебе вздумается, — сказал я. — Но не будь к нему настолько жестокой, чтобы утверждать, будто он намеренно…

— Уж не полагаешь ли ты, что знаешь его лучше, чем я? — сердито прервала меня Нилима. Она поднялась о места — то ли в порыве возмущения, то ли просто для того, чтобы отнести фотографии на веранду. — Я прекрасно понимаю, зачем и почему он все это сделал. И так же хорошо знаю, что ему во мне нужно и в чем он не нуждается. Ради собственной корысти он готов унизиться, пойти на сделку с совестью, пойти со мной на компромисс… Он не может обойтись без меня лишь в той мере, в какой не может обойтись без завтрака и обеда. Для него это вопрос чисто желудочный. Но я не хочу больше оставаться для него чем-то вроде пищи! Он до сих пор не понял, что я не вещь, а живой человек, имеющий собственные потребности. А я уже вижу, что эти мои потребности не будут удовлетворены до конца моей жизни, оставаться же с ним только ради того, чтобы удовлетворять его низменные нужды, не желаю! Ты ему друг, так вот иди же к нему и хорошенько объясни все это.

Прижав к груди ворох фотографий, она исчезла в дверях и долго не появлялась. В нетерпении ковыряя землю носком ботинка, я продолжал сидеть на стуле, почти не сводя глаз с часов. Вынужденное мое одиночество становилось все более мучительным, но тут передо мной возникла фигура человека с фотокамерой на плече — это был Чаддха, репортер из бульварного листка «В последнюю минуту». Фамильярно его еще называли Сугрива, потому что едва ли не каждый год он менял место работы, соответственно чему с той же легкостью и быстротой менялись его политические убеждения. За последние десять лет он успел предстать перед публикой поочередно в обликах коммуниста, социалиста, народного социалиста, конгрессиста, члена партии «Хинду Сабха» и «Джан Сангх» [96] «Хинду сабха» (точнее «Хинду махасабха», то есть «Великое собрание индусов») — индуистская религиозно-общинная партия, созданная в 20-х годах; «Джан сангх» («Народный союз») — индуистская религиозно-общинная партия, созданная в 1951 г. , а теперь — вот уже полтора года — подвизался в листке «В последнюю минуту», считая себя по убеждениям, как он сам выразился однажды, «радикальным скандалистом».

— Хелло, «скандалист»! — в изумлении воскликнули, завидев знакомую фигуру. — Как ты здесь оказался?

— Как всегда — в поисках свеженькой поживы, — охотно пояснил он и, пододвинув для себя стул, бесцеремонно уселся рядом со мной.

— Разве она и здесь для тебя нашлась?

— А где не найдется пожива для «скандалиста»? — осклабился он, а потом, понизив голос, добавил: — Я слышал, Нилима бросила Харбанса, они должны развестись.

— Кто тебе это сказал?

— Не важно кто. Лучше скажи, — так это или не так?

— Не знаю, А где ты об этом услышал?

— Мне, конечно, не следовало бы открывать тебе мой собственный источник информации, но, если угодно, могу поделиться. Сию новость я только что слышал из уст самого Харбанса Кхуллара.

— Ты был у Харбанса?

— Я должен был взять для газеты интервью у Нилимы, — не без удовольствия объяснил он, на разные лады складывая свои губы. — Сперва мне даже не открыли дверь. Кое-как я все-таки этого добился и попросил почтеннейшего Харбанса Кхуллара позволить мне проинтервьюировать его законную супругу. Кстати, идею этого интервью подал мне Рамеш Кханна, друг их дома. Но когда господин Кхуллар увидел меня, он рассердился и заявил, что его жена не собирается давать никакого интервью. Хуже того, он чуть не выгнал меня! Вот и прекрасно — значит, тут пахнет матерьяльчиком почище того интервью! Я туда-сюда, навел кое-какие справки. И что же? Оказывается, Нилима бросила его, уехала к своей матери и вовсе не думает к нему возвращаться, Теперь, я вижу, остается только получить подтверждение у самой Нилимы, и завтра эта чудненькая информация будет тиснута в номер вместе с их фотографией. Ну как? Не худо, а? Сногсшибательная новость: «В ночь после первого выступления на сцене известная танцовщица бросила мужа и ушла из дому». Как полагаешь?

Низенькая, тощая фигура и красное лицо Сугривы как нельзя лучше подтверждали справедливость и точность закрепившегося за ним прозвища. Его маленькие, острые глазки так и рыскали по сторонам, словно рассчитывая подцепить скандальные подробности даже где-нибудь в траве газона или в расставленных тут и там цветочных горшках. Когда наконец в дверях дома появилась Нилима, он немедленно ринулся ей навстречу: