Орхан Кемаль - «Преступник»

— И что ты мелешь! Ну, хватит! Перестань!

Они медленно поднялись на холм, миновали «Перили Конак», подошли к квартальной кофейне и свернули к рынку. Под большим деревом во дворе кофейни уже сидело много мужчин. Одни разговаривали, другие играли в нарды или карты.

— Эй, Пембе! — окликнул цыганку парикмахер Лятиф. — Зайди. Поиграй немного, а Джеврие станцует!

Старая Пембе не отказала бы парикмахеру Лятифу, бывшему старосте квартала, но она спешила в Айвансарай, где ее ждали, а потом ей нужно было идти еще бог знает куда — в Кумкапы, Еникапы, Саматья, Едикуле [35] Айвансарай, Кумкапы, Еникапы, Саматья, Едикуле — районы Стамбула. .

— Я вас очень уважаю, Лятиф-ага [36] Ага — форма обращения, принятая в просторечье. , — ответила она, — но мы опаздываем…

— Ну хоть немного поиграй!

Старуха вошла во двор, села, подняла старенькую скрипку, взмахнула смычком и заиграла танец моряков.

Джеврие с подобранным к поясу подолом завертелась в танце на раскаленной горячим солнцем площадке. Настоящая танцовщица! На лобике девочки, на висках, у корешков волос выступили капельки пота. Ей было жарко, очень жарко.

«Ничего не поделаешь! — думала она. — Придется потерпеть! Еще три года…» А потом они сядут на большой пароход и уедут в Америку!..

Там она станет Прекрасной Нелли!.. Белокурой, голубоглазой… А Джевдет — Храбрым Томсоном… Джеврие забыла обо всем: и о жаре и о глазевших на нее посетителях кофейни. Движения ее стали плавными, широкая юбка развевалась, как веер, стройные, тонкие ноги едва касались земли.

Инвалид Хасан Басри-бей и Мюфит-эфенди, покуривая наргиле, вспоминали прежние дни и развлечения в Кяатхане [37] Кяатхане — квартал увеселительных заведений в Стамбуле. .

— Это та самая девочка, о которой говорил Лятиф? — спросил шепотом Хасан Басри-бей.

— Она, разрази ее гром!..

— Малютка-то при чем? А вот старуху да, надо повесить!

— А заодно и этих мерзавцев! Девочке, наверно, лет десять!

— Э-э… Вот так и портится мир!

— Что правда, то правда.

— Сейчас научится садиться на колени, а завтра…

Хасан Басри-бей подтолкнул соседа локтем. Мимо проходили шофер Адем и Ихсан-эфенди.

— Подружились последнее время.

— Правда, я тоже слышал об этом. Жена Ихсана-эфенди, говорят, не выходит из дома тетушки Мухсине.

Старая цыганка опустила скрипку и встала. Джеврие вытирала с лица пот.

— Подожди-ка, — сказал парикмахер Лятиф.

Лицо у старухи расплылось в довольной улыбке.

Ага, значит будут собирать деньги!

— Вот уж не надо, — проговорила она, — со своих грех брать.

— Помалкивай лучше, старая!..

Парикмахер Лятиф высыпал монеты в высохшую руку старухи.

— Ну, теперь идите! Да поможет вам аллах!

Старуха, бормоча слова благодарности, направилась узкой улочкой к Айвансараю.

В Айвансарае их уже ждали. На площади собрались молодые цыганки в зеленых, синих, розовых шальварах; старухи музыкантши в старых черных платьях; старики зурнисты с седыми лохматыми бровями; девочки одних лет с Джеврие, одетые как взрослые, с накрашенными губами; они бегали друг за другом, шутили, смеялись, ссорились.

— Эй, смотрите! — воскликнула одна из них, Шерифе. — Ну и рожа у нее!

— Ты что? — сверкнула глазами Джеврие.

— Почему не накрасилась?

Джеврие пожала плечиками. Девушки окружили ее.

— Почему губы не накрасила?

— Не накрасила, и все.

— Вай! Пусть все любуются твоей прыщавой мордой? Так, да?

Джеврие не отвечала. Джевдет-аби не хочет, чтобы она красила губы. Вот и не накрасила! И никогда больше не сядет к чужим на колени. Джевдет-аби сказал: «Будут заставлять — кричи, плачь. Не поможет — скажи полицейскому».

Пусть лучше не пристают к ней. Теперь она будет слушаться только Джевдета-аби.

— Отстаньте от меня, не буду я краситься! — крикнула она. — Поняли?

— Ты что, одурела? Я тебе покажу! — Старуха схватила ее за ухо.

Джеврие вырвалась.

— Не приставайте ко мне, слышите!

Все переглянулись.

— Не приставать? — переспросила старуха.

— Да, не приставайте!

— Ах ты, дрянь такая!.. Придушу!

Джеврие быстро скинула свои модные, на высоких каблуках, туфли.

— Держите ее! Держите! — крикнула старая Пембе.

Но девочка была уже далеко.

Вдогонку бросился брат Шерифе — скрипач Хасан. Черноглазый красивый мальчуган лет тринадцати, босой, в рваной шляпе.

— Ты чего убежала?

Он схватил Джеврие за руку.

— Пусти, Хасан, не твое дело!

— Ты что? Не хочешь быть с нами?

— Не хочу.

— Почему?

— Не хочу, и все. Пусти, а то я закричу, позову полицию!

Хасан удивился:

— Полицию?

— Да, полицию.

— Зачем?

— Бабка знает.

Джеврие вырвалась и побежала.

— В полицию, говорит, заявлю, — сказал Хасан, вернувшись.

— В полицию?.. — переспросила Пембе. — Это на меня-то? Что я ей сделала?

Старуха перепугалась. А вдруг девчонка и правда пойдет в полицию?

— Чтобы глаза у нее лопнули! — наконец пробормотала она. — Пойдемте, теперь чертовка уже не вернется.

— А кто ее научил? — спросил усатый старик зурнист.

— Дружок ее, Джевдет, сын Ихсана-эфенди… Думаю, что он!

В это время Джевдет был у Кости. Мальчики завтракали.

Теперь они почти не расставались. Рано утром, еще до восхода солнца, с лотком на шее Джевдет выходил из дому и шел к Кости через Ункапаны, Балыкпазары, Сиркеджи.

Кости уже был на ногах. В желтой вязанке, в темно-синих брюках, в белых тапочках, голубоглазый Кости весело открыл дверь и впустил Джевдета.

Два друга встречались так, будто не виделись целую вечность; радостные, возбужденные, взбегали по узкой лестнице и заходили в маленькую комнатку Кости, где пахло плесенью.

Все здесь напоминало Джевдету его чуланчик. На полу также были разбросаны книжки и журналы. Только с картинок смотрели не ковбои, а знаменитые певцы и музыканты. И постель была не такая, как у Джевдета: наволочки, простыни — старенькие, но чистые.

Кости, как и Джевдет, приходил домой поздно, усталый, снимал лоток, сбрасывал одежду и сразу же засыпал, часто без ужина. Комнату убирала мать, а иногда сестра — девушка в очках лет восемнадцати.

Джевдету очень нравились и мать Кости и его сестра. С ними ему было легко и хорошо.

Джевдет доел бутерброд с брынзой, допил чай и поднялся из-за стола.

— Хочешь, налью еще, сынок? — ласково спросила мать Кости.

— Спасибо, я сыт.

— Как знаешь.

Она не настаивала. Это нравилось ему больше всего.

Мальчики взяли лотки и вышли на улицу.

— Значит, ты написал на стене: «Отряд „Красный шарф“»! А они? — проговорил Кости.