Исаак Башевис-Зингер - Фокусник из Люблина

Магда скребла, чистила, мыла, терла, вытирала пыль. Забежит иногда соседка — одолжить луковицу, дольку чеснока, чуток молока, кусочек смальца. Магда никому не отказывала. По сравнению с этой голью перекатной она была просто богачка. Да ведь надо было ладить с соседями, заискивать перед ними еще и потому, что у Магды была дурная слава. Официально она числилась как прислуга. Соседки в ссоре могли обзывать Магду шлюхой, ругали стервой, кричали, что у нее есть желтый билет. Мужчины, как напьются, приставали к ней, лапали, стоило ей выйти в лавку или к колонке, Мальчишки кричали вслед: «Жидовская подстилка!»

Часы на колокольне костела Святого Яна пробили два. Магда вошла к Яше в альков. Он уже не спал. Сидел, уставившись в одну точку.

— Как поспал? Хорошо вздремнулось?

— Да. Я устал ужасно.

— Когда же начнем репетировать? До премьеры всего неделя.

— Да. Знаю.

— Всюду афиши. Твое имя — огромными буквами.

— Пропади все пропадом. Пускай все катится к чертям…

Яша сказал, что ему хочется принять ванну, и Магда проворно засуетилась, побежала ставить на плиту чугуны с водой. Она намылила Яшу, окатила чистой водой, помассировала. Магда, как и все женщины, мечтала о ребенке. От Яши она готова была зачать даже незаконнорожденного. Но и в этом он ее постоянно обманывал. Он, Яша, хотел быть единственным ее ребенком. Магда купала его, баловала, ласкала. Он же обижал ее больше, чем мог бы обидеть худший из врагов. Однако стоило ему провести с ней лишь несколько часов, показать, что она очень нужна ему, она любила его с еще большим пылом.

Он вдруг спросил: «У тебя летние платья есть?» — Сразу же полились слезы: «Наконец-то сам вспомнил!» — «Что ты все меня попрекаешь? Знаешь же, какой я забывчивый». — «И не попрекаю вовсе. Не надо мне ничего. Пускай все эта твоей новой будет. С которой ты путаешься».

— Скоро я тебя разодену. Говорил же тебе: ты теперь навсегда в моем сердце. Что бы ни случилось, жди меня.

— Да. Буду ждать.

— Снимай-ка все. Будем купаться вместе.

Магду это очень смутило, такое предложение. Но Яша обнимал ее, помогал раздеться. Не так стеснялась она наготы, как худобы, тощего своего тела. Выпирающие ребра, плоская грудная клетка, острые коленки, руки, как палки. Прыщи с лица переходят на шею и покрывают всю спину. И вот она стоит перед ним, робкая, застенчивая, тощенький скелетик. Яша вылез, взял Магду на руки, посадил в ванну. Купал ее, намыливал, нежно ласкал. Щекотал до тех пор, пока она не начинала хохотать. Потом отнес в альков, завернул в простыню. Последнее время он занимался с ней любовью так часто и так подолгу, что страх сжимал ей сердце. Ясное дело, он колдун просто, и чары его сатанинские.

А ведь еще недавно он избегал ее. Целыми днями молчит и молчит. За день голоса его не услышишь. А теперь он говорил с ней как раньше. Расспрашивал про деревню, про крестьянские обычаи, и она рассказывала, как собирают урожай, какие существуют при этом поверья и обычаи. Про эльфов, живущих в колосьях. Как они убегают от серпа во время жатвы, как спасаются от цепа при молотьбе. Про соломенное чучело, которое мальчишки бросают в реку. Про дерево, которому крестьяне молятся о дожде, хотя священник это строго запрещает. Про деревянных петухов, которые есть в каждом доме, хранятся на чердаке — во время засухи их пускают по воде, чтобы вызвать дождь. Яша слушал внимательно, расспрашивал еще и еще. Потом спросил:

— Ты веришь в Бога?

— Конечно. Верю.

— Тогда зачем он создал все это?.. Возьми у меня там, в кармане брюк, десять рублей. Поди к портнихе.

— Мне не нравится лазать по карманам.

— Давай, давай. Бери, пока там еще есть.

Магда вышла в комнату, где висели брюки, достала десятку. Вернулась в альков. Яша заснул опять. Ей захотелось поцеловать его в лоб, но не хотелось будить. Долго стояла она в дверном проеме, глядела на спящего Яшу, с болью, но совершенно ясно сознавая, что, сколько бы она ни знала его, никогда ей не понять Яшу. Как он был загадкой для нее, так и оставался, и телом, и душой. И почему она так цепляется за него? Так трясется, так боится потерять? Наверно, есть тому причины. Наконец она отправилась прибрать ванну. В доме жила портниха, недалеко от других ворот. Магда поплевала на ассигнацию, сложила ее вчетверо, сунула за лифчик. Неожиданно день оказался счастливым!

Он проспал весь долгий летний день. Шел дождь. Потом перестал, небо снова очистилось. Яша открыл глаза. Альков окутывал полумрак. С кухни проникали запахи. Магда жарила котлеты с картошкой, тушила кислую капусту. Он с утра ничего не ел, кроме каши, и, проснувшись, прямо умирал с голоду. Быстро оделся, вышел на кухню. Поцеловал Магду. Похватал, что оказалось под руками: рубленую селедку с хлебом, схватил со сковороды недожаренную котлету. Магда добродушно поворчала на него, сказала:

— Каждый бы день такой, как сегодня.

Только она это проговорила, как у входной двери что-то заскреблось. Гремя засовами и цепочками, Яша открыл. Там стояла дворовая девчоночка, закутанная в тяжелую шаль. Наверно, она знала его в лицо, потому что сразу сказала:

— Пане Яша, там вас у ворот ждет одна паненка.

— Что еще за паненка?

— Ее зовут Зевтл.

— Ну, спасибо. Скажи, сейчас спущусь. — Он дал двухкопеечную монетку.

Еще не успел Яша закрыть дверь, как Магда вцепилась в него, схватила за руки: «Нет! Не пойдешь! Еда остынет!»

— Ну нельзя же, чтоб она там ждала.

— Знаю, кто там тебя ждет — та потаскуха из Пяска.

Магда вцепилась изо всех сил, так, что ему пришлось вырываться. В мгновение ока лицо исказила гримаса, волосы растрепались, глаза позеленели и горели, как у кошки. Пришлось отпихнуть ее, и Магда свалилась в лохань с водой. Вот всегда так. Стоит только проявить доброту, уступчивость, как тут же хотят поработить его. Закрывая за собой дверь, Яша слышал, как причитает Магда, выкрикивает что-то ему вслед, шипит, ну прямо змея. Жаль ее, но нельзя же допустить, чтобы там, внизу, Зевтл стояла и ждала. Не спеша спускался он по лестнице. Из квартир доносились разнообразные звуки и запахи. Вопили младенцы, кряхтел и стонал больной, девушка напевала о любви. Где-то на крыше орали коты. Чтобы обдумать план действий, Яша на минутку остановился.

«Дам ей что-нибудь, и пусть катится. И без нее тошно. Все и так слишком сложно». И только он это подумал, как в ту же секунду вспомнил, что Эмилия назначила ему свидание. Ему предложили обедать у нее дома каждый вечер. Эти последние ее слова — перед тем, как ему вылезти в окно накануне вечером. Боже, как можно было забыть об этом? — ужаснулся Яша. Господи Боже, все-то я позабыл. Обещал написать Эстер в ту же минуту, как приеду в Варшаву. Она, небось, уже извелась от беспокойства. Что же со мной творится? Болен я, что ли? Он прислонился к перилам, как бы надеясь хоть на что-то опереться, подвести итог своей жизни. Растратить неизвестно на что весь этот долгий день. Провести его в дремоте, в пустых мечтаниях. Предстояло так много сделать, столько обдумать. Нельзя было позволять себе задерживаться на всяких пустяках. Следовало тщательно продумать план открытия представления, а он и не начинал репетировать. Никогда не переставал думать об Эмилии, однако же ни к какому определенному решению так и не пришел. Ни на что не могу решиться, подумал он. Очень скверно. А что накануне было — что Эмилия в последнюю минуту вдруг решительно отказала ему, — прямо-таки удар для него. Не поддалась его гипнотическим силам. Прежде чем выпустить, Эмилия поцеловала его и снова призналась в любви, но все же в голосе слышался оттенок торжества. Может, к лучшему, что я забыл об обеде? — пришло ему в голову. Пускай думает, что я бросил ее! И вдруг подумалось: а что, если это конец? Может, в этот самый момент она перестала меня любить? Или даже стала моим врагом? Что за нелепые мысли его одолевают? Так было в детстве, когда он ходил еще в хедер. Забавлялся тайной игрой со всеми этими «возможно», «быть может», «а что, если»: вдруг его отец — сам Сатана, меламед [31] Меламед — учитель в начальной школе (хедере). — черт, а бегельфер [32] Бегельфер — помощник меламеда. — оборотень? А все вокруг — одно лишь воображение? Склонности, пристрастия, характер ведь остались прежние. Ничего не изменилось. Если никто не видел, он не шел по лестнице, а скакал — порхал, как птичка, и пальцем скреб по штукатурке. И темноты по-прежнему боялся — это он-то, который на спор мог провести ночь на кладбище. Из ночного мрака выступали призраки — ужасные рожи, со спутанными волосами, хищными клювами, с провалами вместо глаз. Он жил с постоянным ощущением, что лишь тонкая перегородка отделяет его от этих сил тьмы, этих непонятных созданий, которые всюду окружают его, кишмя кишат, то помогают ему, то мешают, устраивают всяческие проделки, и приходится бороться с ними без передыху. Иначе можно упасть с веревки, потерять дар речи, обессилеть, заболеть, стать импотентом…