Франсис Карко - Всего лишь женщина. Человек, которого выслеживают

Леонтина перебила его:

— Но я вовсе не собираюсь говорить, — сказала она робко.

— Замолчи! — закричал Лампьё.

И он стал ходить большими шагами по комнате; изрыгая проклятия по адресу Леонтины и бросая на нее по временам яростные взгляды. Что с ним творилось? Леонтина следила за ним глазами. Неужели он опять устроит ей сцену? Этого она больше не могла бы перенести. Ее мужество иссякало, и сострадание, которое она до сих пор испытывала к Лампьё, начинало сменяться горькой досадой. Мало того, что Лампьё вел себя с ней так, как не повел бы себя ни с кем другим, — он еще не доверял ей, обращался с ней как со своим врагом… И он ее отталкивал. Леонтина поняла, что никогда не добьется от него другого отношения — и не знала, что ей делать. Даже теперь, когда она делила с ним ужасную тоску, которая угнетала Лампьё, — он этого не понимал! Леонтина напрасно старалась своим присутствием возле него создать ему опору, о которой он не подозревал: она оставалась чужой этому человеку. Если он согласился оставить ее у себя, то только потому, что боялся, как бы она не привлекла к нему постороннего внимания своей болтовней. Лампьё мог сколько угодно делать вид, что смеется над ее подозрениями, и бросать Леонтине вызов: пусть, мол, говорит! Но все-таки он не мог простить ей, что она знает…

В результате девушка спрашивала себя: что же ей остается делать? У нее больше не было цели. Все, что она делала, теряло свой смысл, становилось бесцельным… Необъятная пустота разверзалась перед ней… Пустыня. Бездна… Леонтина измерила ее глубину — и отчаянный ужас овладел ею, у нее закружилась голова.

«Что же это такое?» — сказал себе Лампьё.

Он надел фуражку, и из-под насмешливой маски у него с такой очевидностью проступил страх, что Леонтина была поражена.

— Куда вы? — спросила она.

Лампьё открыл дверь.

— Ты видишь, — сказал он, — ухожу. До свидания! — И быстро вышел, не пригласив Леонтину идти с ним обедать на улицу Сен-Дени, как он обычно делал каждый вечер.

Леонтина осталась одна и впервые за долгое время не сразу подумала о Лампьё и о том зле, которое он ей причинил. В полумраке, наполнявшем комнату, все предметы сливались. Леонтина испытывала какое-то странное удовлетворение. Что ей было до того, что Лампьё ушел?.. Там, на освещенной улице, в небольшом ресторанчике, сидя за маленьким столиком, он, конечно, уже сожалеет о том, что ушел так поспешно. Это нарушало его привычки… Пойдет ли он потом на работу? Без сомнения. Таким образом, она была свободна — могла принять решение, которое уход Лампьё делал необходимым. И она решилась. От этого человека больше нечего было ждать. Его грубость, его душевная черствость ясно проявились в последних выходках. Леонтина его больше не жалела: она скорее чувствовала к нему презрение и злобу, и не страдала от этого.

Удовлетворение наполнило все ее существо. Какое освобождение, какой покой она испытывала! Еще не смея этому верить, она в то же время понимала, что после смертельной усталости и муки ей надо теперь отдохнуть и насладиться спокойной радостью полного одиночества…

Ночь спускалась на землю, тихая, теплая ночь; как развернутая шаль, она постепенно и нежно окутывала все вокруг. Может быть, то была первая весенняя ночь… Она оказывала на Леонтину успокаивающее действие, и Леонтина удивлялась, что встречает ее без слез и отвращения… однако и в эту ночь, так непохожую на другие, Лампьё, должно быть, уже вышел из ресторана. Какие мысли его волнуют? Какие мрачные чувства? Леонтина попробовала приобщиться к ним. Она представляла себе улицу с ее огнями, прохожими, лавками, фасадами домов, похожими один на другой. Неужели Лампьё, который шел теперь по улице, не чувствует, что окружающий его воздух стал легче? Она почти желала этого. Но нет, для этого грубого человека все было ничто по сравнению с собственным спокойствием и безопасностью… Если даже допустить, что Лампьё был хоть немного растроган этой чудесной ночью, он наверняка станет защищаться от этого неожиданного и неуместного соблазна.

В это время Лампьё, направляющийся к булочной, находил неизъяснимую прелесть во всем окружающем. Куда бы он ни направлял взор, везде глазам его представлялось необычное зрелище. Ярко горели огни в витринах, бросая наружу густой, насыщенный свет… Двери были открыты. На стенах, облепленных афишами, желтое мерцание фонарей оживляло буквы и рисунки реклам. Лампьё казалось, что тротуар как-то эластично подается под его ногами при каждом шаге…

Лампьё отдавал себя во власть новых впечатлений. Они помогали ему, доставляли ему наслаждение. И из того приятного воздействия, которое они на него оказывали, он заключал, что поступил правильно, порвав с Леонтиной, и больше не думал о ней. Однако едва мысль его возвращалась к Леонтине, вся его радость исчезала, к ней примешивалось беспокойство и мрачное раздражение. Это было странно. Лампьё спохватился. Образ Леонтины заслонил ощущение неопределенного довольства, какое он испытывал до этого, и его раздражение усилилось. Оно взяло над ним верх, оно наполнило его горечью, и скоро Лампьё стал видеть перед собой только этот образ, думать только о нем, и, шагая дальше по улице, он уж не обращал больше внимания на окружающее…

В это время там, в комнатке наверху, Леонтина, решив оставить Лампьё и попробовать жить, как сможет, совсем было собралась, но вдруг почувствовала, что у нее не хватает на это энергии… Она долго упрекала себя в слабости… Но мысль, что Лампьё рано утром вернется один в эту комнату, ляжет на эту кровать и проснется здесь завтра одиноким, растрогала ее. Как она ни старалась привыкнуть к этой мысли, как ни хотела уйти, ей пришлось сделать огромное усилие, чтобы направиться к двери, отворить ее… Здесь она снова чуть было не утратила решимость. Но дверь была открыта, и Леонтине оставалось только закрыть ее за собой. И она почувствовала себя спасенной… Спасенной — от чего? Смешавшись с толпой, Леонтина задумалась над этим вопросом. Она не была спасена от Лампьё. Какой ужас! Теперь больше, чем когда-либо, она чувствовала его мрачное обаяние. Он держал ее крепко… Он был силен… Даже на расстоянии его темная власть не теряла своей силы. Леонтина от него не убежит… Да и полно, хочет ли она в самом деле расстаться с Лампьё? Как ни было сильно и упорно ее желание, оно уже покинуло ее, перестало ее поддерживать, и бедная девушка поняла, что ей не уйти от своей судьбы: нет сил…

То был один из наиболее тревожных и мучительных вечеров в жизни Леонтины. Первую его половину она провела у Фуасса, среди знакомых девушек, поджидая Лампьё. Но он не появился. Около полуночи Леонтина отправилась на улицу Сен-Дени и принялась бродить возле булочной. Через форточку проникал свет. Это ободрило Леонтину, и она несколько раз прошлась мимо булочной, не останавливаясь. Она увидела Лампьё внизу, в пекарне. Пробило час ночи. Леонтина продолжала ходить, отдалялась немного, переходила на другую сторону улицы. Пустынная улица зияла, как пропасть. Время от времени отдельные прохожие торопливо шагали к рынку. Одни подходили к перекрестку, и на ярком свете их силуэты резко выделялись, поворачивались и исчезали. Другие двигались в обратном направлении. Проститутки, вынырнув из темноты, приставали к мужчинам. Леонтина видела издали необычайно отчетливо, как они уходили, приходили, исчезали! и появлялись снова. Она заметила также на улице двух сыщиков, очень медленно прогуливающихся около одного бара, и, почти на том же расстоянии, таксомотор, стоящий у подъезда гостиницы.