Франсис Карко - Всего лишь женщина. Человек, которого выслеживают

Вот уже восемь месяцев Мариэтта принадлежала мне… восемь месяцев, в течение которых никто еще не смел предположить, что она была в доме не только прислугой. Мне должно было вот-вот исполниться шестнадцать лет. Приближалась зима… Ах, провинция с ее затянутым облаками небом, с ее дождями, с ее освещенными лавочками, с ее черными, пустынными улицами!.. Мне вдруг показалось, что Мариэтта слишком часто выходит из дому.

— Где эта девчонка?! — спрашивала моя мать.

У Мариэтты всегда была наготове отговорка, как для моей матери, так и для меня. В чем я мог ее упрекнуть? Она принимала меня каждую ночь в своей комнате. Она расточала мне те же ласки, доставляла все те же удовольствия. Так что я не мог усомниться в искренности ее объяснений. И все же, видя, что у нее то и дело появляются обновки, я становился все более и более подозрительным… Где она брала деньги? Ведь не на свой же заработок она смогла купить вот эти красивые туфли, которые у нее на ногах, эти прозрачные чулки, это белье, которое она теперь носила, вместо прежних грубых полотняных рубах. Тщетно я пытался у нее выяснить, откуда у нее средства на покупку таких нарядов: она говорила мне о сэкономленных деньгах, и завершалось все это тем, что я на какое-то время верил ей… Чтобы на следующий день задавать самому себе те же вопросы и оставлять их без ответа.

В конце концов я пришел к выводу, что Мариэтта, должно быть, утаивает что-то из тех денег, которые моя мать давала ей на провизию: таково было единственно возможное объяснение, хотя и вызывавшее во мне некоторую досаду. Оно немного стоило, но я предпочел остановиться на нем, чтобы не думать, что Мариэтта поддерживает с кем-то еще такие же отношения, как со мной, и берет за это деньги.

Только одна подобная мысль уничтожила бы все очарование любви, привязавшей меня к Мариэтте; я не говорю, что она заставила бы меня порвать с ней, так как было уже слишком поздно. Но то, что моя любовница может иметь нечто общее с теми женщинами из Тулузы, было мне тем более отвратительно, что с их любезностями у меня ассоциировался исключительно облик наиболее ненавистного мне человека.

…Вот какие случаются в жизни вещи… Нелегко быть хозяином положения. Напротив, достаточно об этих вещах подумать, как они с такой притягательной силой завладевают вашим разумом, что без них уже не мыслится никакое удовольствие. Думая о женщинах из Тулузы, я, презирая их, допускал, что им за их труды платят. Между тем среди них я приглядел одну, столь же хорошо сложенную и приятную, как Мариэтта. Я сравнивал их, и, хотя неизменно отдавал предпочтение моей подруге, это не мешало мне смешивать их в своем воображении в один волнующий тип женщины. Все кончилось тем, что я вдруг стал подумывать о том, что для меня вовсе не исключена возможность вести себя с женщиной из Тулузы таким же образом, как я вел себя с Мариэттой. Разница состояла только в одном — я должен был бы ей заплатить. Денег у меня не было. Я перенес эту оскорбительную мысль о деньгах на мою любовницу, и мне показалось почти естественным, как в один прекрасный день кто-то, неважно кто, смог бы заплатить Мариэтте — ведь я и сам допускал возможность иметь за плату другую женщину вместо нее.

Зима в маленьких городках — это сезон свиданий. Наступающий рано вечер поощряет действия мужчин и облегчает задачу некоторым почтенным пожилым дамам, которых я научился распознавать и которые занимались неким отвратительным ремеслом. Они ходят, пришептывая, по пятам за девушками, вкрадчиво говорят им комплименты, знакомятся с ними поближе и чаще всего достигают своей цели. У одной из них, которую звали мамаша Жюли, это получалось очень ловко. Однажды вечером я заметил, как она шла за Мариэттой и тихо о чем-то с ней говорила… Мариэтта сначала слушала ее вроде бы не очень внимательно. Она спускалась по улице Гиро, возможно, шла в магазин, как обычно в это время. Я последовал за ней… Улица Гиро с ее высокими платанами за мостом, с буржуазными домами справа и дворцом правосудия слева освещалась всегда плохо. Воспользовавшись этим, мамаша Жюли подошла ближе к Мариэтте, и на этот раз та остановилась. Мамаша Жюли отвела ее к деревьям, где было потемнее, и между женщинами завязался разговор, заинтриговавший меня, хотя я не мог ничего расслышать. Я не решался подойти ближе, боясь, как бы меня не заметили с нашей служанкой в подобном месте. Но поскольку разговор грозил затянуться, я подошел к Мариэтте, и она увидела меня.

— Ну до свидания, мамаша Жюли! — тут же проговорила Мариэтта.

Я услышал:

— Вы придете?

— До свидания! — повторила моя любовница и, обращаясь ко мне, добавила: — Что вы тут’ делаете, месье Клод? — спросила она с каким-то странным похихикиванием, оглядываясь на удалявшуюся старуху.

— Куда ты идешь? — сразу же поинтересовался я.

— Ну… я иду за покупками, — ответила Мариэтта.

— За покупками?

— Святые угодники! Разве вы не видите?

— К этой женщине?

— Что такое? — переспросила Мариэтта.

Я уже начинал злиться.

— Эта женщина, — произнес я глухим голосом, — …с которой ты была… там… спросила тебя: «Вы придете?» Что это значит?

— Вы чего-то не поняли, месье Клод, — кротко заверила меня Мариэтта. — Дело здесь в другом. К сожалению, мне нужно спешить. Отпустите же меня, я пойду.

— Нет.

Мариэтта взглянула на меня.

— Ты никуда не пойдешь, прежде чем не ответишь мне, — заявил я ей. — Так говори же!.. Говори!.. Я жду…

— Ах! Какой же вы простофиля! — вздохнула Мариэтта.

И, оставив меня там, где я стоял, она быстро, почти бегом удалилась.

…Вечером Мариэтта долго манерничала, но в конце концов я вытянул у нее признание, что один господин, живущий в городе, назначил ей через мамашу Жюли свидание. Не знаю, уж как я удержался от того, чтобы не побить мою любовницу. Она рассказала мне эту историю без обиняков, как нечто совершенно естественное, а я слушал ее, лежа рядом с ней, и не перебивал — настолько я оцепенел от удивления.

— И что ты будешь делать? — спросил я, немного придя в себя.

— Я не пойду, — прошептала Мариэтта.

Я был уверен, что она лжет, и она это поняла, потому что за всю ночь, даже в пылу объятий, мы не сказали больше ни слова друг другу.

Значит, Мариэтта не любила меня. Теперь это подтвердилось. Или, если она меня любила, — а я пока еще не мог отказаться от этой иллюзии — то почти на манер животных, которых без всякого выбора соединяет одна жажда удовольствия. Мариэтта была на них похожа. Она остановила свой выбор на мне, потому что это было ей приятно и удобно. Меня охватила ярость. Я страшно переживал случившееся, и, вместо того чтобы спросить самого себя, насколько сильны мои собственные чувства к Мариэтте — а ведь они у меня не очень-то отличались от ее чувств, — я на протяжении всего следующего дня упорствовал в мысли, что я самый несправедливо страдающий из любовников.