Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

— Однако что же все-таки происходит с нашим дорогим мальчиком? — спросил граф.

— Все началось с обычной меланхолии, которая вскоре перешла в апатию, затем у него появилось отвращение ко всему; потом, несмотря на все наши старания помочь ему, им овладела лихорадка, а вместе с нею появился бред.

— Для мужчины это просто невероятно, — в задумчивости проговорил граф. — И в чем же может крыться причина этой меланхолии?

— Успокойтесь, теперь мы ее знаем и вылечим Мориса. Доктор, человек не только талантливый, но и умный, уверен, что спасет его. Спасет! Понимаете ли вы, друг мой, сколько радости таится в этом слове для сердца матери?

— Стало быть, опасность миновала? — спросил граф.

— Вчера мы уже и не надеялись на это, а сегодня у нас появилась надежда, — сказала баронесса, сразу поняв намерение г-на де Монжиру. — Но именно в связи с этим улучшением вы нам и нужны. Так я отдам распоряжение: вы остаетесь.

Граф снова задумался.

— Остаюсь? — спросил он. — Но я ведь уже говорил вам, что это поистине невозможно.

— Господин граф, — продолжала г-жа де Бартель, — вы прекрасно знаете, что в делах такого рода невозможно лишь то, чего не хотят делать. Говорите, что с вами? О ком вы думаете, кто занимает ваши помыслы до такой степени, что жизнь нашего сына отошла для вас на второй план?

— Боже мой! Нет, дорогой друг, вы придаете слишком большое значение моему отказу, к тому же это вовсе и не отказ, — с серьезным видом отвечал достойный человек. — Я всего-навсего пытаюсь согласовать ваше желание с моими обязанностями. Давайте сделаем так: поужинаем раньше обычного; в семь часов я уеду, а вечером, если я действительно вам нужен, вернусь к десяти, самое позднее к половине одиннадцатого; клянусь вам, дорогая баронесса, только обстоятельства исключительной важности, в которых я оказался…

— Ни слова больше по этому поводу, — прервала его г-жа де Бартель, — все сказано, мы обо всем договорились и условились, скоро вы сами поймете, сколь необходимо ваше присутствие здесь.

— Дело тут вовсе не в необходимости, дорогая Эжени, — с галантностью былых времен продолжал граф, — главное — ваше желание. Ваше желание для меня закон — так было, так будет, и вам это прекрасно известно.

Госпожа де Бартель ответила ему удовлетворенным взглядом, а г-н де Монжиру, возвращаясь к предмету своей тайной озабоченности, спросил, сколько потребуется времени, чтобы добраться до Парижа.

— На моих лошадях и с Сен-Жаном — а он, как вы знаете, слишком бережет их, чтобы переутомлять, — я кладу пятьдесят минут, чтобы доехать отсюда в наш особняк, а вы, я полагаю, — продолжала г-жа де Бартель, — собираетесь в Люксембургском дворце?

— Да.

— Прекрасно! Значит, вы выиграете еще несколько минут.

— В таком случае можно сделать лучше, — сказал г-н де Монжиру, — не стоит беспокоить ни Сен-Жана, ни его лошадей. В вашем распоряжении весь мой сегодняшний день, но вы мне дадите три часа вечером и завтрашнее утро.

— Придется, раз вы того желаете; но, по правде говоря, граф, если бы я была молода, да еще и ревнива…

— И что же в таком случае?

— А то, что, признаюсь вам, вы заставите меня провести чрезвычайно печальный день из-за этой вашей вечной озабоченности.

— Я озабочен?

— До такой степени, дорогой граф, что даже ни о чем не расспрашиваете меня и, судя по всему, не испытываете ни малейшего беспокойства, в то время как мы с Клотильдой поистине в отчаянии, и, клянусь вам, вчерашняя опасность пока еще не миновала.

— Прошу прощения, дорогой друг, — отвечал г-н де Монжиру, едва слушая ее. — Это все из-за нового закона; только принимая участие в его обсуждении, я ясно осознал всю ответственность, что возлагается на пэра королевства.

— Королевства! — с иронией повторила г-жа де Бартель. — Королевства! Вам известно, дорогой граф, что порою вы позволяете себе довольно смешные выражения? Вы называете Францию королевством? Что значит привычка! Хорошо, следуйте за мной, несчастная жертва; брали бы пример с господина Шатобриана и господина Фиц-Джеймса, тогда законы королевства вряд ли повергали бы вас в такое смятение.

— Сударыня, — строго возразил г-н де Монжиру, — настоящий гражданин в первую очередь обязан чувствовать себя в ответе перед Францией.

— Как вы сказали, мой дорогой граф? Гражданин? Да вы действительно делаете успехи в современном языке, и, если нам доведется пережить еще две или три революции, вроде последней, я льщу себя надеждой увидеть, что вы умрете якобинцем.

Беседа эта, как мы уже говорили, происходила у входа в загородный дом г-жи де Бертель. То была элегантная вилла, стоявшая на краю селения Фонтене-о-Роз, ближе к лесу, в самом живописном месте. Но великолепный вид, открывавшийся оттуда, не удостоен был ни единым взглядом г-на де Монжиру, хотя обычно он останавливался, чтобы полюбоваться богатым и разнообразным пейзажем, простиравшимся от леса Верьер до башни Монлери; а между тем майское солнце заливало своим светом долину и шиферные крыши прелестных белых домиков, разбросанных то здесь, то там на зеленом ковре в окрестностях Со, блестели как зеркало.

Итак, граф действительно был озабочен, раз этот буколический вид не нашел ни малейшего отклика в его душе, душе бывшего "пастушка" времен Империи, знавшего Флориана, обожавшего Делиля и певшего в свое время, опираясь на кресло королевы Гортензии, "Отправляясь в Сирию" и "Вы покидаете меня ради славы". В самом деле, в Опере давали в тот вечер новый балет, в котором танцевала Тальони, и, хотя, по его словам, сладострастный воздушный танец нашей сильфиды заставлял сожалеть о том благородстве, что сделало мадемуазель Биготини королевой танцовщиц минувших и будущих времен, он не желал пропускать такого торжества. Поэтому, чтобы оправдать свой отъезд, он выдвинул банальную причину — важное заседание пэров своей фракции, а плохо скрытая, вопреки его парламентским привычкам, досада свидетельствовала о том, что горячий личный интерес побуждал его мысленно находить оправдание этой лжи. Но вот вопрос: чем был вызван этот горячий интерес — первым представлением или же любовь к хореографическому искусству дополнялась иным, более интимным чувством? Об этом мы скоро узнаем.

А тем временем г-жа де Бартель после заключения своего рода договора с графом де Монжиру сделала тому знак следовать за ней и по переходам извилистого коридора, впрочем хорошо знакомого им обоим, проводила графа до комнаты больного. Однако в ту минуту, когда они собирались туда войти, из соседнего кабинета вышла молодая женщина и преградила им путь, приложив палец к губам и выражая взглядом серьезное предостережение.