Александр Дюма - Дюма. Том 46. Сесиль. Амори. Фернанда

— А вот и он, твой Амори!

— Где?

— В саду, с Антуанеттой. Он, должно быть, перепутал время, — сказал г-н д’Авриньи, улыбаясь, — я ему написал, чтобы он пришел в одиннадцать часов, а он решил, что в десять.

— В саду, с Антуанеттой! — воскликнула Мадлен, поднимаясь. — Да, действительно… Отец, позовите Антуанетту, сейчас же, прошу вас, я хочу одеться, и она мне нужна.

Господин д’Авриньи подошел к окну и позвал девушку.

Амори, явившийся прежде назначенного часа, скрылся за деревьями, надеясь, что его не увидели.

Через минуту вошла Антуанетта, и г-н д’Авриньи удалился, оставив девушек одних.

По прошествии получаса Антуанетта осталась в спальне, а г-н д’Авриньи и Мадлен стали ждать Амори в той самой малой гостиной, где накануне произошла печальная сцена.

Вскоре объявили о приходе графа де Леовиля и он появился.

Господин д’Авриньи подошел к нему, улыбаясь; Амори робко протянул ему руку, и тот, держа эту руку в своей, подвел его к дочери, смотревшей на все это с удивлением.

— Мадлен, — сказал он, — я представляю тебе Амори де Леовиля, твоего будущего мужа. Амори, — продолжал он, — вот Мадлен д’Авриньи, ваша будущая жена.

Мадлен радостно вскрикнула, Амори бросился на колени перед отцом и дочерью, но тут же вскочил, увидев, что Мадлен покачнулась.

Господин д’Авриньи успел придвинуть к ней кресло.

Мадлен села в него, улыбаясь, но готовая почувствовать себя плохо, ибо любое потрясение могло сломить это хрупкое создание и радость для нее была почти так же опасна, как и страдание.

Мадлен, открыв глаза, увидела возлюбленного у своих ног и почувствовала, что отец прижимает ее к сердцу.

Амори целовал ее руки, а г-н д’Авриньи называл ее самыми ласковыми именами.

Первый ее поцелуй предназначался отцу, а первый взгляд — возлюбленному.

Однако оба они испытали ревность друг к другу.

— Вы мой пленник на весь остаток дня, дорогой воспитанник, — заявил г-н д’Авриньи, — и мы втроем будем сочинять планы и романы, если только вы допустите вашего жестокого отца в ваш узкий круг.

— Итак, мой дорогой отец, — воскликнул Амори, — поскольку отныне я могу вас теперь так называть, не правда ли?.. Итак, ваша холодность в предшествующие дни объясняется, как я и предвидел, тем, что я пренебрег довериться вам?

— Да, да, мой дорогой воспитанник, — улыбаясь, заверил его г-н д’Авриньи, — да, да, все кончено. Я прощаю вашу скрытность при условии, что и вы простите мое плохое настроение. Таким образом, я, бесчувственный тиран, и ты, неблагодарный бунтовщик, мы оба теперь будем мечтать только о том, чтобы нас любили.

После всего случившегося оставалось назначить день свадьбы.

Амори вначале очень спешил, и любой назначенный срок казался ему слишком далеким, но, однако, уверенность в счастье заставила его согласиться с доводами г-на д’Авриньи.

Впрочем, г-н д’Авриньи твердо стоял на своем.

— Высший свет, — обоснованно рассуждал он, — не любит быть застигнутым врасплох, особенно в подобных обстоятельствах; он имеет привычку мстить клеветой за доставленное ему удивление. Мне нужно время, чтобы представить Амори как моего зятя.

Амори согласился с этим доводом и только попросил, чтобы, по крайней мере, оглашение произошло как можно раньше.

Оглашение было назначено через неделю, а свадьба — через два месяца.

Все это происходило в присутствии Мадлен; она не произнесла ни единого слова, но и не пропустила ни одного слова из того, что говорилось; покрасневшая и взволнованная, девушка была восхитительна в своей искренней радости.

Счастье украсило ее; она переводила взгляд с возлюбленного на отца, с отца на возлюбленного; обоим она дарила свое обаяние и очаровательное кокетство.

Когда все было решено, г-н д’Авриньи встал, сделал знак своему зятю следовать за ним.

— Вздумай только теперь заболеть, избалованное дитя, — сказал он Мадлен, — и ты будешь иметь дело со мной.

— О, ты меня вылечил сегодня, дорогой отец, — промолвила девушка, — и теперь я буду хорошо себя чувствовать всегда. Но куда вы уводите Амори?

— О, я и сам огорчен этим, но уйти нужно. После поэзии любви наступает проза женитьбы; но будь спокойна, дорогое дитя, мы тебя покидаем, чтобы заняться твоим счастьем.

— Идите, — сказала Мадлен, поняв, в чем дело.

— Будь спокойна, Мадлен, я быстро, — прошептал Амори и, воспользовавшись тем, что г-н д’Авриньи подошел к двери, поцеловал кончики ее волос.

Действительно, следовало обсудить условия контракта. Состояние Амори было хорошо известно его опекуну, ибо под его руководством оно едва ли не удвоилось, но Амори понятия не имел о состоянии своего тестя, а оно было почти таким же, как и его собственное.

Господин д’Авриньи давал своей дочери миллион приданого.

При упоминании об этом состоянии, в котором ему не приходилось сомневаться, Амори подумал, что он понял, наконец, причину непонятного противодействия г-на д’Авриньи его любви. Может быть, тот надеялся найти для Мадлен человека если не более богатого, то, по крайней мере, с более высоким положением в обществе, причем положением уже имеющимся, а не таким, какого еще нужно добиться. Поскольку это было единственно разумное объяснение, Амори остановился на нем.

Впрочем, он выбросил из головы все эти мысли, обращенные вспять: люди, чье будущее закрыто, возвращаются в прошлое, те же, для кого оно открыто, бросаются вперед.

Все эти подробности обсуждались не более получаса, после чего г-н д’Авриньи, видя нетерпение Амори, пожалел его и позволил ему вернуться к Мадлен.

Мадлен была в саду; Антуанетта оставалась одна в гостиной.

Заметив молодого человека, Антуанетта сделала шаг, чтобы удалиться; потом, вероятно, поняв, что она может показаться равнодушной к его счастью, если уйдет ничего не сказав, она остановилась и с очаровательной улыбкой произнесла:

— Ну, дорогой Амори, вот вы и счастливы, не правда ли?

— О да, моя дорогая Антуанетта, хотя я не мог поверить в то, о чем вы сказали утром. А вы скажите, — продолжал Амори, усаживая девушку в то кресло, которое она только что покинула и в которое, вздыхая, опустилась теперь, — когда я буду поздравлять вас?

— Меня, Амори? И с чем вы хотите меня поздравить?

— Со свадьбой! Мне кажется, у вас нет боязни остаться старой девой ни из-за вашей семьи, ни из-за возраста, ни из-за внешности.

— Амори, — заявила Антуанетта, — послушайте, что я хочу вам сказать сегодня, в этот торжественный для вас день, о котором вы будете помнить всегда: я никогда не выйду замуж!

В ответе девушки прозвучало столько убежденности и решительности, что Амори был удивлен.

Стараясь обратить эти планы в шутку, он сказал:

— Вы можете говорить это кому-нибудь другому, и этот другой может вам поверить, но не мне; ведь кто-то может помешать вашему решению, и я уже знаю этого счастливчика…