Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 38. Красный сфинкс. Голубка

— Так вы серьезно отдаете мне это распоряжение, монсеньер?

— Серьезнее не бывает.

— Будет исполнено, монсеньер.

Кавуа, все еще не до конца убежденный, поклонился и вышел.

Кардинал, пользуясь тем, что он остался один, быстро подошел к стенной панели и открыл ее.

На том же месте, где был оставлен вопрос, оказался ответ.

Он был составлен столь же лаконично, что и вопрос.

Вот что в нем значилось:

"Граф де Море — любовник г-жи де ла Монтанъ, а Сукарьер — г-жи де Можирон.

Несчастливый любовник — маркиз Пизани".

— Удивительно, — пробормотал кардинал, закрывая панель — как все сходится сегодня вечером. Поневоле начнешь, как этот дурак дю Трамбле, верить в Провидение.

В эту минуту секретарь Шарпаньте отворил дверь и, заменяя камердинера или придверника, возвестил:

— Мессир Пьер де Бельгард, маркиз де Монбрён, сеньор де Сукарьер.

Что касается Кавуа, то он, не теряя времени, отправился за своей женой.

Человек, велевший доложить о себе этим помпезным нагромождением титулов, был — наши читатели это знают — не кто иной, как наш друг Сукарьер, чей портрет мы бегло набросали в начале этого тома.

Сукарьер вошел с непринужденным видом и поклонился его высокопреосвященству с развязностью, которую в его положении можно было счесть наглостью.

Кардинал, казалось, стал искать взглядом, где свита, приведенная с собой Сукарьером.

— Простите, монсеньер, — спросил тот, изящно вытянув ногу и округлив руку, в которой держал шляпу, — кажется, ваше высокопреосвященство что-то ищет?

— Я ищу тех людей, о ком доложили одновременно с вами, господин Мишель.

— Мишель? — переспросил Сукарьер, притворяясь удивленным. — А кого так зовут, монсеньер?

— По-моему, вас, сударь мой.

— О, монсеньер находится в серьезном заблуждении, и я не могу его в нем оставить. Я признанный сын мессира Роже де Сен-Лари, герцога де Бельгарда, великого конюшего Франции. Мой знаменитый отец еще жив, и можно обратиться к нему за необходимыми сведениями. Меня зовут сеньором де Сукарьером по купленному мной имению. Титул маркиза я получил от госпожи герцогини Николь Лотарингской по случаю моего брака с благородной девицей Анной де Роже.

— Дорогой господин Мишель, — произнес кардинал де Ришелье, — позвольте мне рассказать вам вашу историю. Я знаю ее лучше, чем вы, а для вас она будет поучительна.

— Я знаю, — отвечал Сукарьер, — что великие люди, подобные вам, после утомительного дня нуждаются в небольшом развлечении. Счастливы те, кто может, пусть в ущерб себе, предоставить это развлечение столь великому гению.

И Сукарьер, в восторге от комплимента, который ему удалось придумать, склонился перед кардиналом.

— Вы ошибаетесь решительно во всем, господин Мишель, — продолжал Ришелье, упорно называя собеседника этим именем, — я не устал, не нуждаюсь в развлечении и не намерен получить его за ваш счет. Но поскольку я собираюсь сделать вам некое предложение, то хочу доказать, что меня не могут, как остальных, одурачить ваши имена и титулы; если я обращаюсь к вам с предложением, то лишь по причине ваших личных достоинств.

И кардинал сопроводил последнюю фразу одной из тех тонких улыбок, что были ему свойственны в минуты хорошего настроения.

— Мне остается лишь выслушать ваше высокопреосвященство, — сказал Сукарьер, несколько озадаченный тем, какой оборот принимает беседа.

— Итак, я начинаю, не так ли, дорогой господин Мишель?

Сукарьер поклонился с видом человека, лишенного возможности оказать какое бы то ни было сопротивление.

— Вы знаете улицу Бурдонне, не правда ли, господин Мишель? — спросил кардинал.

— Надо быть из Катая, монсеньер, чтобы ее не знать.

— Что ж, тогда вы должны были в юности знать одного славного кондитера, который содержал гостиницу "Дымоходы", предоставляя каждому кров и пищу. Этого достойного человека — в его заведении была отличная кухня, и я нередко к нему заглядывал, будучи епископом Люсонским, — звали Мишель, и он имел честь быть вашим отцом.

— Мне казалось, я уже сказал вашему высокопреосвященству, что я признанный сын господина герцога де Бельгарда, — продолжал, хотя и с меньшей уверенностью, настаивать сеньор де Сукарьер.

— Сущая правда, — ответил кардинал. — Я даже расскажу вам, как это признание было осуществлено.

У достойного кондитера была весьма красивая жена, и за ней ухаживали все сеньоры, посещавшие гостиницу "Дымоходы". В один прекрасный день она почувствовала, что беременна; у нее родился сын. Этот сын вы, дорогой мой господин Мишель, а поскольку вы родились в законном браке при жизни господина вашего отца (или, если вам угодно, мужа вашей матери), вы не можете носить никакого другого имени, кроме того, что принадлежит вашему достопочтенному отцу и вашей достопочтенной матери. Только короли — не забывайте этого, дорогой господин Мишель, — имеют право узаконить внебрачных детей.

— Дьявол! Дьявол! — пробормотал Сукарьер.

— Итак, о вашем признании. Из хорошенького ребенка вы стали красивым молодым человеком, искусным во всех телесных упражнениях, играющим в мяч, как д’Алишон, фехтующим, как Фонтене, и умеющим передернуть карту, как никто другой. Дойдя до такой степени совершенства, вы решили употребить эти разнообразные таланты на то, чтобы составить себе состояние, и для начала отправились в Англию, где были столь удачливы во всех играх, что вернулись оттуда с полумиллионом франков. Так?

— Да, монсеньер, с разницей примерно в несколько сот пистолей.

— И вот однажды утром к вам явился с визитом некто Лаланд, тот, что обучал игре в мяч его величество нашего короля. Он вам сказал следующее или примерно следующее (может быть, я не воспроизведу его слов буквально, но смысл их был именно таков):

"Черт побери, господин де Сукарьер!" Ах, простите, я и забыл: не знаю, что внушило вам неизменную антипатию к имени Мишель — по-моему, оно одно из самых приятных — до такой степени, что на первые заведшиеся у вас деньги вы купили за тысячу пистолей какую-то лачугу, обратившуюся в развалины и именуемую в тех краях, то есть в окрестности Гробуа, Сукарьер. Так что вы стали называться уже не Мишель, а Сукарьер, потом сеньор де Сукарьер. Простите за это долгое отступление, но мне оно казалось необходимым для понимания рассказа.

Сукарьер поклонился.

— Итак, маленький Лаланд сказал вам:

"Черт побери, господин Сукарьер, вы хорошо сложены, обладаете умом и сердцем, ловки в играх, счастливы в любви; вам не хватает только происхождения. Я знаю, что мы не вольны выбирать себе родителей, иначе каждый захотел бы иметь отцом пэра Франции, а матерью — герцогиню с табуреткой. Но если человек богат, всегда найдется средство подправить эти мелкие ошибки случая".