Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 36. Исаак Лакедем. Актея

И действительно, Христос был согнут, шатался и едва не падал под столь тяжкой ношей. Вот почему, увидев скамью, он отклонился от прямого пути, сделал шаг в сторону к тому, кто на ней стоял.

— Исаак Лакедем, — произнес Христос, — это ты?

— Да, я, — откликнулся тот. — Чего тебе нужно от меня, колдун?

— Меня мучит жажда, дай мне немного воды из твоего колодца.

— Колодец высох.

— Я устал, Исаак, помоги мне нести мой крест, — продолжал Иисус.

— Я тебе не носильщик. Ты называешь себя сыном Божьим, призови одного из ангелов своего отца, он поможет тебе!

— Исаак, мне трудно идти дальше… Позволь мне чуть-чуть отдохнуть на твоей скамье.

— На моей скамье нет места ни для кого, кроме меня, жены и детей… Ступай, ступай!

— Позволь мне хотя бы сесть на твой порог: там никого нет.

— Порог мой не для колдунов, лжепророков и богохульников… Ступай!

— Протяни лишь руку и достань одну из табуреток в твоей лавке.

— Нет, ведь если ты на нее сядешь, мне придется ее сжечь… Ступай!

— Исаак, Исаак! Эта табуретка станет для тебя золотым престолом в царстве Отца моего!

И Иисус с умоляющим видом сделал еще шаг к бывшему легионеру.

— Вон отсюда! Вон! — закричал тот — Разве не видишь, что мой виноград сохнет при твоем приближении?.. Прочь! Смотри: дом мой содрогается лишь оттого, что ты попросил позволения на него опереться. Назад! Вон дорога прямо перед тобой, иди своей дорогой!

И, соскочив со скамьи, он так яростно оттолкнул Иисус, что тот упал в третий раз.

— Ступай! Ступай! Ступай! — твердил легионер.

Иисус приподнял крест и встал на одно колено.

— Несчастный, — проговорил он. — Я упорно желал спасти тебя, а ты упорно желал себя погубить… "Ступай!" — говоришь ты? Проклятие тебе за то, что вымолвил это слово!.. Мне предстоит еще лишь несколько шагов сделать с этим грузом на плечах, и все будет кончено. А ношу, оставленную мной, взвалишь на себя ты! Другие причастятся тела моего, крови и духа — ты же унаследуешь страдание мое. Только для тебя оно не будет иметь конца и продлится до истечения сроков жизни людской на этом свете, до конца времен!.. Тебе, несчастный, что сказал мне "Ступай!", —

тебе суждено идти вперед вплоть до Судного дня! Поторопись же: приготовь сандалии и дорожный посох. А пояс не готовь — отчаяние перетянет чресла твои и обхватит грудь твою. И станешь ты вечным скитальцем, вечным странником, ибо бессмертие уготовано тебе! Я жаждал, а ты отказал мне в питье — ты выпьешь до дна горький осадок на дне моей чаши. Моя крестная ноша давила мне на плечи, ты отказался разделить ее со мной — никто не поможет тебе вынести груз собственной жизни. Я был утомлен, а ты не позволил мне отдохнуть на твоей скамье, на твоем пороге, не дал табуретки, чтобы мне сесть, — я отказываю тебе в могиле, где ты бы упокоился сном!

— Ох-ох! — пробормотал Исаак, пытаясь усмехнуться, хотя его зубы стучали, смертельный холодный пот потек по лбу и спине, а колени задрожали, словно утомились более Иисусовых. — Ты хотя бы оставишь мне время пообедать с женой и детьми? Или нет?

— Да, — ответил Иисус. — Но тебе отпущено не более, нежели осужденному, которого положено не беспокоить, пока не истек срок одной трапезы… Да, ты пообедаешь с ними, но сегодня же вечером ты отправишься в бессрочное странствие. Ты будешь блуждать бесконечно и бессчетно раз появляться то там, то здесь, так что в конце концов все сотворенное Богом — от каменного утеса до человека — узнает тебя. При виде тебя орел, парящий в облаках, замрет и прокричит тебе: "Ступай, отверженный!" Коршун высунет голову из гнезда и, остановив на тебе налитые кровью глаза, заклекочет: "Ступай, отверженный!" Змея выползет из своей норы, поднимет перед тобой плоскую голову с раздвоенным языком и прошипит: "Ступай, отверженный!" Ты увидишь, как поблекнет и потухнет звезда, что тысячу лет будет слушать, как в молчании ночи твои слезы одна за другой катятся в бездонную пропасть вечности. И, умирая, звезда шепнет тебе: "Ступай, отверженный!" Ты будешь следить, как змеится река по равнинам, лесам и лугам, ты будешь идти по ее течению, как и она, никогда не отдыхая, а океан, останавливающий ее бег, не захочет остановить тебя и прошумит: "Ступай, отверженный!" В города, которые ты оставил цветущими, когда они отторгли тебя, ты будешь возвращаться вновь, заставая их уже в руинах, и призрак мертвого города подберет камень из своих развалин и кинет в тебя со словами: "Ступай, отверженный!" Ты будешь, повторяю, идти и идти, останавливаясь лишь для того, чтобы совершить — борясь со мной или во славу мою — лишь то, что тебе предназначено, ибо станешь орудием Провидения. Так будет до дня, когда я вернусь на землю!

И обессилев, Иисус вновь упал под тяжестью креста.

Тут из дома напротив выбежала женщина и, увидев лицо Спасителя, залитое слезами и кровью, покрытое пылью, подала на вытянутых руках белый алтарный покров со словами:

— Сладчайший господин мой Иисус, благоволите утереться этим тонким полотном, оно только вышло из рук ткача, отбелено утренней росой на луговых травах и еще не запятнано ничьим прикосновением.

Иисус ответил:

— Благодарю, добродетельная Серафия, дар твой желанный, ведь ты видишь, как я страдаю. Только утри мне лицо сама: я не могу оторвать рук от земли…

Благочестивая женщина бережно промокнула платом лицо Иисуса, стирая слезы, кровь и пыль.

— Хорошо, — сказал он. — А теперь взгляни на плат свой.

Серафия глянула и вскрикнула.

Лик Иисуса неизгладимо запечатлелся на нем и ярко сиял, а от тернового венца, что ранил лоб Христа, исходили лучи света, символ его божественной природы.

Каждый имел возможность увидеть чудесный отпечаток, ибо Серафия на какое-то время застыла, растянув плат в вытянутых руках и не смея поверить, что ей выпала такая честь.

— С этого дня, — молвил Иисус, — оставь имя Серафии и зовись Вероника [15] Vera icon — "истинное изображение" (Примеч. автора.) .

— Я поступлю как угодно моему господину и повелителю! — воскликнула Серафия, упав на колени.

Меж тем все, кто окружал Иисуса и слышал, как он проклял легионера, шептались, охваченные ужасом.

Лонгин бормотал:

— Почему это все время, пока осужденный говорил, моя лошадь плакала?

Пеший воин недоумевал:

— Почему это все время, пока осужденный говорил, мой меч стенал в ножнах?

Копьеносец также не находил объяснения:

— Почему, в конце концов, все то время, пока осужденный говорил, копье содрогалось у меня в руке?

Те же, кто видел чудо, пребывали в еще большем замешательстве.

Какой-то человек тряс головой и шептал:

— Я никогда не знал страха, но вот сердце рвется из груди, словно испуганный олененок! Открой дверь, жена, я хочу войти в дом и не выходить, пока этот день не кончится.