Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 33. Сальватор. Части 3,4

— Слушайте меня внимательно! — приказал Сальватор.

— Я вас слушаю, — ответил нотариус.

— Мой отец маркиз де Вальженез вызвал вас к себе почти семь лет тому назад… — начал Сальватор.

— Семь лет! — машинально повторил нотариус.

— Именно так; это было одиннадцатого июня тысяча восемьсот двадцать первого года… Посчитайте.

Нотариус промолчал. Незаметно было, чтобы он считал. Он просто ждал.

— Маркиз вызвал вас, чтобы передать завещание, в котором он усыновлял меня и признавал своим единственным наследником.

— Ложь! — вскричал, позеленев, нотариус.

— Я читал это завещание, — продолжал Сальватор, пропустив мимо ушей опровержение метра Баратто. — Оно было написано в двух экземплярах, оба — собственноручно моим отцом. Один экземпляр был передан вам, другой исчез. Я пришел потребовать, чтобы вы представили мне это завещание.

— Это ложь, совершеннейшая ложь! — взвыл нотариус, дрожа всем телом. — Я действительно слышал от вашего отца, что он собирался написать завещание. Но, как вы знаете, ваш уважаемый отец скончался внезапно, и вполне вероятно, что завещание было написано, но ко мне оно так и не попало.

— Вы можете в этом поклясться? — спросил Сальватор.

— Честью клянусь! — вскричал нотариус и поднял руку, словно перед распятием в суде присяжных. — Клянусь перед Богом!

— Если вы клянетесь в этом перед Богом, господин Баратто, — ничуть не теряя хладнокровия, сказал Сальватор, — вы самый бесчестный мошенник, какого я когда-либо видел.

— Господин Конрад! — подскочив и будто собираясь наброситься на Сальватора, вскрикнул нотариус.

Но тот схватил его за руку и как ребенка усадил обратно в кресло.

Только теперь метр Баратто по-настоящему понял, зачем Сальватор закрыл за собой дверь.

— В последний раз требую представить мне завещание моего отца! — глухо проговорил Сальватор.

— Его не существует, говорю же вам, что его не существует! — вскричал нотариус, топая ногами, как ребенок.

— Ну хорошо, господин Баратто! — сказал Сальватор. — Допускаю, но только на одну минуту, что вы не были знакомы с этим документом.

Нотариус облегченно перевел дух.

Но физическое и моральное облегчение достойного метра Баратто было недолгим, потому что почти тотчас Сальватор продолжал:

— Скажите, сударь, какому наказанию подвергается должностное лицо, изъявшее завещание?

— Не знаю, не помню, — пролепетал нотариус, глаза которого поневоле закрылись под горящим взором молодого человека.

— Ну что ж, — проговорил Сальватор и протянул руку к книге с пятицветным обрезом, — если не знаете, я вам сейчас скажу; если не помните, я освежу вашу память.

— Не нужно! — живо вскричал нотариус.

— Прошу прощения, — возразил Сальватор и взял в руки Кодекс. — Это, напротив, крайне необходимо, да и времени много не займет; я хоть и не нотариус, но изучил эту книгу досконально и в одну минуту найду то, что нужно… Статья двести пятьдесят четвертая Уголовного кодекса, часть третья…

Метр Баратто попытался было остановить Сальватора, потому что знал упомянутую статью не хуже него. Однако Сальватор отвел руку нотариуса, пытавшегося забрать у него Кодекс, и, найдя необходимую статью, остановился:

— Статья двести пятьдесят четвертая… вот она! Хм! Послушайте внимательно, что здесь сказано.

Совет был излишним, нотариус и так не пропускал ни единого слова.

— "Что касается изъятия, уничтожения, похищения процессуальных или иных документов, книг записей, актов или векселей, содержащихся в архивах, канцеляриях суда или хранилищах, а также переданных общественному хранителю с той же целью, виновные в упомянутом преступлении секретарь суда, архивариус, нотариус или другой халатный хранитель могут быть подвергнуты тюремному заключению от трех месяцев до года и штрафу от ста до трехсот франков".

Метр Баратто презрительно скривил губы, будто хотел сказать: "Подумаешь! Предположим максимальное наказание, то есть год тюрьмы и триста франков штрафа: все равно я обделал неплохое дельце!"

Сальватор читал это по лицу метра Баратто, как в открытой книге.

— Погодите, погодите, честнейший господин Баратто, — сказал он. — Есть еще одна статья на ту же тему.

Метр Баратто вздохнул.

— Статья двести пятьдесят пятая, — продолжал Сальватор.

Он прочел:

— "Виновный в изъятии, похищении или уничтожении упомянутых в предыдущей статье документов наказывается лишением свободы".

"Ба! — всем своим видом словно говорил нотариус. — Назовем заключение лишением свободы: это что в лоб, что по лбу… Если, конечно, предположить, что нашелся второй экземпляр завещания, а это представляется мне невероятным, так как господин де Вальженез заверил меня, что бросил его в огонь… Нет, все-таки я обделал отличное дельце!"

К несчастью для достойного нотариуса, Сальватор не позволил ему долго заблуждаться на этот счет.

Читатели будут иметь случай убедиться в том, что положение метра Баратто было не совсем таким, каким оно ему представлялось.

Сальватор перешел ко второму параграфу статьи 255:

— "Если преступление совершено самим хранителем, он приговаривается к каторжным работам на установленный законом срок".

Нотариус сразу изменился в лице до неузнаваемости; Сальватор испугался, как бы его не хватил удар, и потянулся к звонку, чтобы позвать кого-нибудь на помощь.

Однако нотариус его остановил:

— Что вы собираетесь делать?

— Пошлю за доктором; мне показалось, что вам нехорошо, дорогой господин Баратто.

— Ничего, ничего, — сказал нотариус, — не обращайте внимания: со мной случаются голодные обмороки, а сегодня у меня столько дел, что я не успел позавтракать.

— И были не правы, — заметил молодой человек. — Дела — это прекрасно, но не в ущерб здоровью, и если вы хотите позавтракать, не стесняйтесь, я подожду, а потом мы возобновим наш разговор.

— Нет, нет, продолжайте, — поторопился возразить нотариус. — Я полагаю, вам осталось не так уж много мне сообщить; прошу заметить, что это с моей стороны всего лишь замечание, а не упрек, но вот уже десять минут мы обсуждаем Уголовный кодекс, словно вы следователь, а я преступник. Сократим наш разговор, прошу вас.

— Э, дорогой господин Баратто! — воскликнул Сальватор. — Надеюсь, что наш разговор затягивается не по моей вине: это вы чините всякого рода препятствия.

— Дело в том, — сказал нотариус, — что у вас по отношению ко мне вырвалось только что обидное словцо.

— Кажется, я сказал, что вы…

— Нет нужды повторять его, — перебил собеседника нотариус. — Я согласен об этом забыть и даже в память о вашем отце снова предложить свои услуги, но выразите вашу просьбу более разумным образом! Режьте меня на куски, но вы не сможете получить от меня то, чего у меня нет. Ну, ваше окончательное слово!