Александр Дюма - Сальватор. Часть. 1,2

Сальватор вошел и заметил начальника полиции в глубине огромного вольтеровского кресла.

При появлении молодого человека г-н Жакаль поднялся и предупредительно пошел ему навстречу.

— Как видите, я вас ждал, дорогой господин Сальватор, — сказал он.

— Благодарю вас, сударь, — произнес Сальватор свысока (так обычно он говорил с начальником полиции).

— Не вы ли сами предупредили, что нам предстоит небольшая загородная прогулка? — заметил г-н Жакаль.

— Вы правы, — согласился Сальватор.

— Прикажите заложить коляску, — приказал г-н Жакаль дежурному полицейскому.

Тот вышел.

— Садитесь, дорогой господин Сальватор, — пригласил г-н Жакаль молодого человека, указывая на стул. — Через пять минут мы сможем отправиться в путь. Я приказал держать лошадей наготове.

Сальватор сел, но не туда, куда указывал г-н Жакаль, а подальше от начальника полиции.

Можно было подумать, что Сальватор избегал соприкосновения с полицейской ищейкой.

От внимания г-на Жакаля не укрылось это движение, однако он лишь едва заметно сдвинул брови.

Он вынул из кармана табакерку, набил нос табаком, потом откинулся в кресле и поднял очки на лоб.

— Знаете ли, о чем я думал, когда вы вошли, господин Сальватор?

— Нет, сударь, я не умею читать чужие мысли, это не входит в мои обязанности.

— Я спрашивал себя, где вы черпаете силы любить ближних?

— В собственной совести, сударь, — отвечал Сальватор. — Я всегда восхищался, даже больше чем Вергилием, стихами карфагенского поэта, сказавшего так, может быть, именно потому, что он был рабом:

Homo sum, et nil humani a me alienum puto. [28] "Я — человек! Не чуждо человеческое мне ничто" (лат.). — Теренций, "Самоистязатель", I, 1. — Перевод А.Артюшкова.

— Да, да, — кивнул г-н Жакаль, — я знаю эти стихи: они принадлежат Теренцию, не правда ли?

Сальватор утвердительно кивнул.

Господин Жакаль продолжал.

— По правде говоря, господин Сальватор, если бы еще не существовало слова "филантроп", пришлось бы его создать ради вас. Пусть самый честный журналист на земле — если только журналист может быть честным — завтра напишет, что вы зашли за мной в полночь и пригласили участвовать в благородном деле — ему никто не поверит!

Более того: вас заподозрили бы в том, что вы ищете выгоду в этом бескорыстном начинании. Ваши политические единомышленники не преминут от вас отречься и заявят во всеуслышание, что вы продались бонапартистам: стремиться во что бы то ни стало спасти жизнь господину Сарранти, прибывшему с другого конца света, когда вы его, может быть, видели всего раз во время ареста возле церкви Успения, стремиться любой ценой доказать суду, что он ошибся и осудил невиновного, — значило бы проявить бонапартизм, не так ли сказали бы ваши политические единомышленники?

— Спасти невиновного, господин Жакаль, значит проявить порядочность. Невиновный не принадлежит ни к какой партии или, вернее, он примыкает к партии Господа.

— Да, да, несомненно, и этого достаточно для меня, потому что я давно и хорошо вас знаю и для меня не секрет, что вы уже давно то, что называется человек свободно мыслящий. Да, я знаю, что было бы неуместно даже пытаться поколебать столь глубоко укоренившиеся мнения. Я и не стал бы предпринимать такую попытку. Но вдруг кто-нибудь пожелает это сделать? Вдруг кто-нибудь попытается вас оболгать?

— Напрасный труд, сударь: никто в это не поверит.

— Когда-то я был так же молод, — с легкой грустью заметил г-н Жакаль, — и думал о ближних так же, как и вы. С тех пор я горько в этом раскаялся и воскликнул вслед за Мефистофелем… Вот вы, дорогой господин Сальватор, привели свою цитату, позвольте и мне привести свою! Итак, вслед за Мефистофелем я повторил:

— Пусть так! — отвечал Сальватор. — Тогда и я отвечу вам, как доктор Фауст:

— "Но жизнь, к несчастью коротка, а путь до совершенства дальний!", — закончил цитировать г-н Жакаль.

— Что ж поделать! — отозвался Сальватор. — Небо создало меня таким. Одни естественно стремятся к злу, я же, напротив, подчиняясь природному инстинкту, уступая необоримой силе, стремлюсь к добру. Должен вам сказать, господин Жакаль, что все самые педантичные или самые многословные философы, объединившись, не смогли бы поколебать мои убеждения.

— Ах, молодость, молодость! — с каким-то унынием пробормотал г-н Жакаль и огорченно покачал головой.

Сальватор решил, что пора переменить тему разговора. По его мнению, печальный г-н Жакаль только опошлял печаль.

— Раз уж вы удостоили меня чести и согласились меня принять, господин Жакаль, — сказал он, — позвольте в нескольких словах напомнить вам о цели путешествия, которое третьего дня я предложил вам совершить.

— Слушаю вас, дорогой господин Сальватор, — ответил г-н Жакаль.

Но не успел он договорить, как привратник отворил дверь и доложил, что карета заложена.

Господин Жакаль встал.

— Поговорим об этом в пути, дорогой господин Сальватор, — сказал он, берясь за шляпу и знаком приглашая молодого человека пройти вперед.

Сальватор поклонился и вышел.

Очутившись во дворе, г-н Жакаль усадил молодого человека в экипаж и, ступив на подножку, спросил:

— Куда мы едем?

— Дорога на Фонтенбло, Кур-де-Франс, — сказал тот.

Господин Жакаль повторил кучеру приказание.

— Через улицу Макон, — прибавил молодой человек.

— Через улицу Макон? — переспросил г-н Жакаль.

— Да, мы заедем ко мне и возьмем попутчика.

— Черт! — не сдержался г-н Жакаль. — Если бы я знал, я приказал бы заложить не двухместный экипаж, а берлину.

— О, не беспокойтесь! Этот попутчик вас не стеснит, — возразил Сальватор.

— Дом номер четыре по улице Макон, — приказал г-н Жакаль.

Карета тронулась.

Скоро она остановилась перед домом Сальватора.

Молодой человек вошел, отперев ключом входную дверь.

Едва он подошел к нижней ступеньке винтовой лестницы, как вверху забрезжил свет.

Фрагола появилась со свечой в руке, похожая на звезду, которую видишь из глубины колодца.

— Это ты, Сальватор? — спросила она.

— Да, дорогая.

— Останешься?

— Нет, я вернусь завтра в восемь часов утра.

Фрагола вздохнула.

Сальватор не услышал, а скорее угадал этот вздох.

— Ничего не бойся, — сказал он, — опасности нет никакой.

— Возьми на всякий случай Ролана.

— Я за ним и зашел.

И Сальватор позвал Ролана.

Пес будто только этого и ждал; он скатился по лестнице и уперся передними лапами хозяину в грудь.