Александр Дюма - Дюма. Том 49. Олимпия Клевская

— Вытащил что?

— Угадайте!

— Проклятье! Вы изъясняетесь, как Гарпагон.

— Герцог, прикройте от стыда лицо: он вытащил сто луидоров! Нами управляет человек, дающий сто луидоров королеве! Вы, будучи в Вене, представляли там этого человека!

— Если бы я проведал об этом, клянусь вам, принцесса, я не остался бы там и на сутки. Что он должен был сказать, когда узнал, что, въезжая туда, я велел подковать лошадей моей свиты серебряными подковами, а моих собственных — золотыми?

— Да, и еще устроили так, чтобы они растеряли все подковы прежде, чем вы въехали в свой дворец.

— Вернемся к господину де Фрежюсу. Вы представить не можете, насколько мне интересно все, что вы говорите.

— Стало быть, он извлек из своей шкатулки сто луидоров для королевы. Орри покраснел как мак и вновь напомнил министру, что ее величество нуждается в деньгах.

Флёри тяжело вздохнул.

"Если она действительно стеснена в средствах, — сказал он, — придется сделать себе кровопускание".

И он добавил еще пятьдесят луидоров.

— О! Это невозможно! — вскричал Ришелье. — Вы преувеличиваете, принцесса.

— Скажите, что это неправдоподобно, и я соглашусь с вами. Но, прошу вас, подождите конца.

— Так это еще не конец? Был другой?

— Орри, который сначала побагровел, стал бледнеть. Видя это, господин Флёри забеспокоился, как бы он опять не принялся жаловаться.

"Что ж, ладно! — промолвил министр, — добавлю еще двадцать пять луидоров, но уж пусть до будущего месяца ничего больше не просит".

И этими словами Гарпагон запер свою шкатулку.

— Сто семьдесят пять луидоров!

— На двадцать пять луидоров меньше, чем я давала вашему лакею, герцог, когда он первого января приносил мне от вас новогоднее поздравление.

Ришелье отвесил учтивый поклон.

— Принцесса, — сказал он, — признаю, что в мое отсутствие здесь происходили явления потусторонние. Значит, королева настроена против господина де Фрежюса, она в ярости?

— В отчаянии.

— Ладно! Но почему бы ей не заставить короля припугнуть его?

— Э, герцог! Вообразите, что это, напротив, господин Фрежюс старается устроить так, чтобы король невзлюбил ее.

— Ба! Он, столь благочестивый епископ?..

— Говорю же вам, все это омерзительно!

— А впредь будет еще и весьма прискорбно, принцесса, и с нашей стороны было бы неосмотрительно в том сомневаться. Так, вероятно, все ропщут — и в верхах и в низах?

— Всюду.

— Разделились на фрежюсистов и бурбонистов?

— К бою готовы! Пушки заряжены, запалы наготове.

— Стало быть, вопрос в том, чтобы каким-нибудь способом прибрать к рукам короля?

— Верно.

— И оба, господин де Бурбон и господин де Флёри, ищут такого способа?

— Вы попали в самую точку.

— И что же, господин герцог пытается укрепить положение королевы?

— Здесь он не преуспеет.

— Вы полагаете?

Принцесса наклонилась к самому уху Ришелье.

— Неделю тому назад, — шепнула она, — король пожаловался, что королева отказала ему в исполнении долга.

— О! Бедный король! — засмеялся герцог. — И господин де Фрежюс об этом знает?

— Несомненно.

— В таком случае он, будучи похитрее господина де Бурбона, уж, верно, подумывает о том, как бы возвести на наш небосклон новую звезду?

— И вы еще утверждали о своей недостаточной осведомленности? Боже милостивый! Вы и впрямь стали истинным дипломатом!

— Решительно, дорогая принцесса, я никогда не ошибался насчет господина де Бурбона, думая о нем всегда одно и то же.

— И что же вы думали?

— Что он дурак.

— Почему?

— Потому что королева натура живая.

— О! Король очень благонравен, герцог.

— Опять вы за свое, принцесса. О, не разочаровывайте меня так.

— В ком и в чем?

— В вас и в могуществе красоты.

— Что же мне сделать для этого, герцог?

— Принцесса, господин де Бурбон ищет, господин де Флёри ищет, а вот я, вернувшись из Вены, ничего не искал, просто нашел.

— Что нашли?

— Способ.

— И это…

— Это вы. Нужно, чтобы король полюбил вас, мое бесценное высочество, и чтобы вы с вашим умом давали советы королю.

— О герцог!

— А что, у вас есть возражения? Уж не стыдливость ли?

— Вот еще! Фи!

— Ну же, разве соблазн управлять Францией вас хоть самую малость не привлекает? Разве вам претит возможность составить счастье ваших старинных друзей?

— Вовсе нет, но…

— Разве среди дам, окружающих его величество, вы не более всех способны внушить королю чувство, которое подчинит его своей нежной власти? В конце концов попробуйте, принцесса. Что вас удерживает?

— Да ну, признайтесь откровенно, вы смеетесь надо мной?

— Я? О, черт!

— Вам не написали, когда вы были там?..

— О чем?

— И не рассказали уже здесь, после вашего приезда?

— О ком?

— Обо мне.

— Нет, — пробормотал герцог с видом крайнего простодушия.

— Что ж! Герцог, меня посетила та же идея, что и вас.

— В самом деле? И почему вы от нее отказались?

— Я не отказывалась от нее, напротив.

— Как? Вы привели ее в исполнение?

— Насколько это от меня зависело, да, герцог.

— и…

— … и была отвергнута.

— Отвергнуты, вы? Немыслимо!

— Тем не менее это так, и хоть мне больно признаваться в этом, мой милый герцог, я это вам говорю, так как предпочитаю, чтобы вы все узнали от меня, чем от кого-нибудь другого. К тому же возможно, что мой провал зависел от одного обстоятельства.

— Не вынуждайте меня угадывать это обстоятельство, принцесса; я отказываюсь это делать.

— Я вам скажу.

— Говорите.

— Я была влюблена в короля.

— Вы, принцесса? — вскричал Ришелье. — О, какая ошибка!

— Э, Бог мой, да, и это, герцог, меня совершенно обезоружило.

— Понимаю: вы забились в уголок, вздыхали и ждали, когда же он взглянет на вас, а он… а он не взглянул.

— Я, герцог, пошла дальше: сочинила довольно миленький стишок. Написала его на листе бумаги своим красивым почерком, который известен королю почти так же хорошо, как вам, и украдкой всунула этот листок в карман его камзола.

— Признание?

— Черт возьми, да! Если уж довелось родиться принцессой крови, нужно, чтобы от этого был хоть какой-нибудь прок.

— Верно: можно первой приглашать на танец. О, какая жалость, что вы забывчивы, принцесса!

— Это почему же?

— Потому что в противном случае вы прочли бы мне свои стихи: мы бы посмотрели, могут ли они соперничать с моими… то бишь со стихами Раффе.

— Нахал!

— А ваши кто сочинил, принцесса?

— Я сама.

— Тогда вы должны были их запомнить.

— Полагаю, что запомнила; вот если бы они послужили для дела, я бы не преминула их забыть.

— Я слушаю, принцесса.

— Вот они:

Вы нравом нелюдим,

Но взор прельщает светом…

— Э-э! — протянул герцог. — Сам Аруэ не сказал бы лучше.