Александр Дюма - Дюма. Том 49. Олимпия Клевская

— Тебе уже случалось садиться на лошадь?

— Никогда.

— Тем лучше, — объявил капрал. — Значит, у тебя нет дурных привычек.

Почему Баньер, который известен нам как неплохой наездник, сказал, что ни разу в жизни не садился верхом?

Несомненно, у него были свои причины, чтобы солгать. Баньер был свободен от тех вечных укоров совести, что так осложняли жизнь Шанмеле, вися путами на его ногах.

Лошади стояли тут же.

— Подведите сначала рысака, — распорядился капрал.

Затем, повернувшись к Баньеру, он пояснил:

— Понимаешь, приятель, ты сперва поездишь на рысаке, потом на скакуне, а затем — на лошади, умеющей брать барьеры.

— А почему бы нам не начать сразу со скакуна? — поинтересовался Баньер, которому, похоже, не терпелось.

— Э, да потому, что надо сперва проехаться рысью, а уж потом пускаться в галоп, — пояснил капрал.

— Справедливо, — отозвался Баньер. — А этот самый, которого вы называете скакуном, он что, так любит пускаться в галоп?

— Несется как ветер.

— И долго?

— Если его не загонять, можно делать по двадцать льё за четыре часа.

— Черт! — усмехнулся Баньер. — Так уж, видно, капрал, когда залезешь на него, только держись покрепче?

— Ну, коли всадник и свалится, тоже не беда, — заметил капрал, — конь тогда сразу остановится.

— Приятно слышать, — сказал Баньер. — Что ж, капрал, давайте сюда вашего рысака.

— Э, черт возьми, приятель! Ну ты и торопыга!

— Видите ли, капрал, дело в том, что я настолько же обожаю воинские учения, насколько ненавижу службу у иезуитов.

— Ну-ну, — проворчал капрал, — теперь вижу, что я зря имел предубеждение на твой счет; со временем и при такой охоте из тебя что-нибудь да выйдет.

— Будем надеяться, черт возьми! — отвечал Баньер.

Капрал подал знак; рысака подвели, капрал показал Баньеру, как подбирать поводья, как левой рукой вцепляться в гриву и как следует в три приема вскакивать в седло.

Мы говорим "следует", потому что, выполнив эти три приема, Баньер в седле отнюдь не оказался.

Очутившись наверху, он на мгновение прижался животом к седлу, напрасно размахивая правой рукой и правой ногой, почти как тот, кто на суше, лежа на ремнях, обучается движениям пловца, после чего под громкий хохот своих товарищей свалился на землю.

— Начнем заново! — сурово скомандовал капрал.

Баньер повторил, причем на этот раз преуспел больше.

После нескольких минут отчаянных усилий он, наконец, опустился в седло.

— Уже лучше, — заметил капрал, — но повторим еще разок, чтобы уж было совсем хорошо.

— Повторим, — мужественно согласился Баньер, — я ведь, капрал, похож на вас, тут для меня вопрос самолюбия, клянусь честью!

Его товарищи, наблюдавшие за ходом урока, опять разразились смехом.

— А ну, тихо! — прикрикнул капрал. — У этого бедного парня, по крайней мере, есть желание, — прибавил он, — а я, похоже, не мог бы утверждать то же самое по отношению ко всем вам.

Итак, третью попытку Баньер произвел в глубочайшей тишине, причем на сей раз, заметим, попытка закончилась, к его чести, довольно успешно.

— Ага! — закричал он с торжеством, взгромоздившись в седло. — Вот я и здесь, капрал!

— Отлично, драгун, — похвалил его тот, — а теперь поверните носок сапога внутрь, сожмите седло коленями; колени, драгун, это точка опоры всадника; чувствуешь, мой мальчик?

— Мне кажется, да, капрал, — отвечал Баньер.

— Ну, тогда вперед, гоп!

И он вытянул лошадь бичом, отчего та, подтверждая данное ей определение, в ту же минуту взяла с места крупной рысью.

Хотя Баньер, как мы уже говорили, был весьма неплохим наездником, рысь лошади, на которую он сел, отличалась одним примечательным свойством: она была настолько резкой, что при каждом шаге животного все, кто стояли в строю, могли видеть небо в просвете между седалищем всадника и седлом.

Ему было вздумалось привстать на английский лад, то есть утвердиться на стременах, но он сообразил, что это значило бы выдать себя, и предоставил жеребцу трясти его, словно мешок с орехами, заваливая то вправо, то влево.

Однако внезапно ему пришло на ум, что если он перестарается, уж слишком предаваясь подобной качке, то занятие по галопированию, пожалуй, перенесут на завтра, а коль скоро ему не терпелось с рысака пересесть на скакуна, он мало-помалу восстановил равновесие, так что под конец уже трусил рысью достаточно сносно, чтобы заслужить поощрение от своего капрала, и тот наконец произнес слова, которых Баньер ждал так долго:

— Очень хорошо! А теперь приведите скакуна.

Баньер уже готов был одним прыжком соскочить со своей лошади, однако подумал, что это было бы неосторожностью не менее предосудительной, чем та, которой он только что избежал, и постарался сползти с ее спины так неуклюже, как только мог.

— Э-э! — протянул капрал, отчасти утратив только что приобретенное уважение к Баньеру. — В следующий раз, дружище, надо бы вам спешиться малость половчее.

— Вам угодно, капрал, чтобы я попробовал еще раз? — наисмиреннейшим тоном осведомился Баньер.

— Нет, не стоит труда, мы займемся этим завтра. Скакуна!

Подвели скакуна. Это была породистая лошадь с тонкими ногами и стальными подколенками.

Она протянул к Баньеру свою изящную, умную морду, как будто почуяв что-то, и заржала.

— Ладно, — прошептал Баньер, — ладно, ты у меня сейчас заржешь.

— Ну-ка, ну-ка, — сказал капрал, — не будем терять время! На коня, и поглядим, удастся ли тебе взобраться на этого получше, чем ты слез с того.

— О! Взобраться — это пустяки, — отозвался Баньер. — Вот сами сейчас увидите, капрал.

И верно, с третьего приема Баньер по всем правилам утвердился в седле.

— Неплохо, — одобрил новичка капрал.

— А скажите, капрал, — спросил молодой человек, казалось ободренный похвалой, — для первого раза надо ведь помедленнее, не так ли? Я же никогда еще не скакал галопом.

Капрал расхохотался и стегнул коня довольно умеренно, дабы показать, что он не остался глух к просьбе Баньера.

Однако, несмотря на эту сдержанность капрала, животное, быть может, ощутив незаметный укол шпор, ринулось во весь опор.

— Эй! Капрал! Капрал! — закричал Баньер. — Что это творит ваша лошадь? Остановите, я же упаду! Капрал, капрал, лошадь понесла! Ой! Ой-ой-ой!

И Баньер, не выпуская поводьев, отчаянно вцепился в гриву коня, который, под общий смех драгунов сделав круг по внутреннему двору, ринулся в ворота и помчался по большой дороге, как будто его жажда скорости требовала более обширных пространств.

Капрал и солдаты, все еще смеясь, сгрудились в воротах и уже издали смотрели, как Баньер мчится, уцепившись за конскую гриву и взывая душераздирающим голосом:

— Капрал, на помощь! Ко мне!.. Падаю! Ой-ой-ой!