Александр Дюма - Дюма. Том 49. Олимпия Клевская

— И все же… — начал Баньер.

— Любезный драгун, — слегка покровительственно перебил человек с плюмажем, и тон его покоробил Баньера, — этот господин — крупный торговец шелком, в своих поездках загнавший больше лошадей, чем весь ваш полк вместе с моим когда-либо положили в боях, если бы даже они воевали против принца Евгения и господина Мальборо.

— О! Так у вас есть полк? — вырвалось у драгуна.

— Я, сударь, служу в полку капитаном, — скромно уточнил маркиз.

— Господин маркиз, — шепнул обладатель серо-голубых чулок на ухо Баньеру, — капитан полка, стоящего в Абруцци.

— А! — протянул Баньер. — Так вот почему он только что, когда я заметил, что на парижской дороге страшная жара, сказал: "Но не такая, как в Абруцци".

— Точно!

— Теперь мне все понятно.

— Страшно порядочный человек, — продолжал торговец шелками, — и вы несомненно должны быть о нем наслышаны…

Баньер зажмурился и одновременно прикусил губу — верный знак, что человек пытается что-то припомнить.

Однако ему не вспомнилось ничего.

— Как его зовут? — спросил он.

— Маркиз делла Торра.

— Нет, — пробормотал Баньер. — Нет… Маркиз делла Торра? Впервые слышу это имя.

— Ну, в конце концов теперь вы знаете, что он капитан.

— И маркиз, — заметил Баньер.

— И маркиз, — повторил коротышка, торгующий шелком.

— Так вы говорите, что лошадь запалена? — продолжал маркиз.

— Боюсь, что так.

Маркиз дернул за сонетку, раздался звонок. Явился слуга.

— Ступайте в конюшню, — распорядился маркиз, — а потом придете и расскажете мне, что делает лошадь этого господина.

Через пять минут слуга вернулся.

— Ну? — спросил маркиз.

— Да что ж, ест, — отвечал слуга.

— Вот видите! — вставил Баньер.

— Что? — обронил коротышка в серо-голубых чулках.

— Запаленная лошадь не ест.

— Э! — заметил маркиз, видимо склоняясь к тому, чтобы разделить мнение своего приятеля. — Бывают лошади, которые хоть и запалены, живут еще дня два-три, если они настолько породисты, как конь этого господина.

— О, что касается породы, — сказал коротышка, вежливо делая уступку за уступку, — у него она есть, я это сразу заметил.

— Они еще несколько дней живут, повторяю вам, — продолжал маркиз делла Торра, — но задыхаются, а потом вдруг падают.

— Ну вот! Вы, господин маркиз, только возьмите на себя труд подойти к воротам конюшни, и сами увидите, что лошадь этого господина задыхается, — заявил коротышка.

— Что скажут в вашем полку, драгун, — с начальственным апломбом изрек маркиз делла Торра, — когда увидят, до какого состояния вы довели свою лошадь, притом наверняка из-за какой-нибудь интрижки? Я, — продолжал он, превращаясь из маркиза в капитана, — приказываю пороть моих солдат, когда они портят лошадей.

Кровь бросилась Баньеру в лицо: он нашел замечание оскорбительным, да еще в присутствии красивой девушки.

— Во Франции, сударь, кавалеристов не секут, — отрезал он высокомерно.

— Это верно, их не секут, зато сажают в тюрьму, — сказал торговец шелком.

— Лошадь не полковая, она моя собственная, — хладнокровно заявил Баньер. — Это подарок, который сделал мне мой отец, когда я завербовался на военную службу. Стало быть, с моей лошадью я могу делать что захочу.

— Прошу прощения! — вежливо отозвался торговец. — Если господин ваш отец подарил вам коня, конь этот, неоспоримо, ваш, а если, как вы говорите, он является вашим, вы вправе поступать с ним так, как вам заблагорассудится.

— Сударь, извините меня, — сказал маркиз, — но, видя вас в мундире, я вас принял за обычного солдата, хотя, когда послушал ваши речи, я сказал себе: "Какой странный солдат!" А коль скоро я принимал вас за обычного драгуна, я, понимаете ли, по доброте душевной забеспокоился, ну, например, так же как встревожился бы, предположив, что вы осмелились разъезжать по дорогам без разрешения.

— Я оставил службу, сударь, я в отставке.

— О, тем лучше! — вскричала молодая женщина, которая до сих пор не участвовала в разговоре, настолько была поглощена своим женским любопытством, побуждающим ее прямо-таки пожирать Баньера глазами.

— И что же, сударыня? — обронил маркиз делла Торра с чрезвычайным достоинством.

— В каком смысле "и что же"? — осведомилась юная дама с куда более бесхитростным выражением.

— Я спрашиваю, с какой стороны вас может касаться, уволился этот господин со службы или нет?

— Ни с какой, сударь.

— И тем не менее вы сказали: "Тем лучше!"

— Возможно.

— И вы не правы, Марион: быть воином — великолепное ремесло.

Тут он тряхнул своим плюмажем.

— Что ж! Каким бы великолепным оно ни было, — сказал Баньер, — я с ним расстался, из чего следует, что я охотно избавлюсь и от своей лошади.

— В самом деле? — заинтересовался капитан.

— А на что она мне, спрошу я вас? — тоном обывателя, удалившегося отдел, заговорил Баньер. — Боевой конь хорош для военного.

— Это верно, черт возьми, верно! — подхватил маркиз делла Торра.

— И впрямь, если господин покинул службу, — сказал торговец шелком.

Марион не проронила ни слова: она глядела на Баньера с видом, который явно говорил, что, если бы он был недоволен своей участью и пожелал изменений, она бы уж нашла для него занятие.

— И от своего мундира вы тоже хотите избавиться? — спросил капитан.

— О да: от мундира, и жилета, и штанов, и сапог, причем с величайшим удовольствием, — заверил капитана Баньер и, смеясь, прибавил: — Но что вы собираетесь делать со всем этим, господин маркиз?

— Я бы охотно взял это, как образец военной формы. Хочу попробовать изменить форму нашего полка, а если полковник увидит вашу одежду, я убежден, что…

— Черт возьми! Так она к вашим услугам, господин маркиз, — отвечал Баньер.

— И за какую цену вы бы ее продали?

— О, я и не думал ее продавать.

— Тогда о чем мы толкуем? Я вас не понимаю.

— Я обменял бы ее на одежду штатского. Рост у вас высокий, у меня тоже; правда, вы худее, но мне нравится, когда костюм плотно облегает. Как видите, мы можем совершить сделку. Уступите мне какой-нибудь свой наряд.

— Какой-нибудь! Право, вы сговорчивый человек. Какой-нибудь наряд! Какая досада, что мои пожитки еще не прибыли; я бы отдал вам мой костюм из серого бархата на льняной основе, совсем новый, на розовой атласной подкладке.

— Да нет, сударь, это было бы чересчур.

— Ну что ж, молодой человек! — вскричал маркиз, приосаниваясь. — Тут и впрямь есть на что посмотреть, если человек вроде меня устроит обмен с драгуном так на так. Я люблю творить добро, мой дорогой; мне это обходится в сто тысяч экю ежегодно, но что вы хотите? Себя ведь не переделаешь. И потом, разве не для этого Господь посылает в наш мир благородных людей, разве не затем он их делает одновременно богачами и капитанами?