Александр Дюма - Дюма. Том 44. Волчицы из Машкуля

В поле пахал крестьянин.

Это был человек лет сорока, выделявшийся среди земляков из Пуату смышленой и хитроватой физиономией, свойственной уроженцам Нормандии; щеки у него были румяные, взгляд — быстрый и проницательный; казалось, что он все время старался скрыть дерзкое выражение глаз, беспрерывно моргая. Вероятно, он надеялся с помощью этой уловки приобрести глуповатый или, по крайней мере, добродушный вид, обезоруживающий недоверчивого собеседника; однако его насмешливый рот с приподнятыми уголками, похожий на рот античного Пана, выдавал, несмотря на все его усилия, смешение в его венах леманской и нормандской крови.

Хотя пахарь и видел, что молодой человек направляется прямо к нему, он не прекратил работу, ибо знал, сколько труда ему понадобится, чтобы вновь заставить лошадей бороздить эту твердую глинистую землю, поэтому он не отнимал рук от плуга, как будто был один, и только дойдя до конца борозды, повернув лицом упряжку и установив плуг для продолжения работы, изъявил желание вступить в разговор, в то время как его лошади могли передохнуть.

— Ну что, — сказал он почти развязным тоном, — хорошо ли мы поохотились, господин Мишель?

Вместо ответа молодой человек снял с плеча охотничью сумку и бросил к ногам крестьянина.

Сквозь плотную сетчатую ткань тот заметил шелковистую желтоватую шерсть зайца.

— Ого! — сказал он. — Капуцин! Для начала совсем недурно, господин Мишель.

С этими словами он вытащил зайца из сумки, осмотрел его взглядом знатока, легонько пощупал брюхо, как если бы он слабо надеялся на то, что столь неопытный охотник, каким, казалось, был г-н Мишель, примет необходимые меры предосторожности для сохранения дичи.

— Ах ты дьявольщина! — воскликнул он, закончив осмотр. — Да он стоит три франка десять су как один лиар! Славный у вас получился выстрел, господин Мишель, вот что я вам скажу. И вы, должно быть, нашли, что куда интереснее свертывать из книг пыжи, чем читать их, как вы это делали час назад, когда мы повстречались.

— Вот уж нет, папаша Куртен, — ответил юноша. — Я все-таки больше люблю свои книги, чем ваше ружье.

— Может, вы и правы, господин Мишель, — ответил Куртен, по чьему лицу промелькнула тень недовольства, — если бы ваш покойный отец был того же мнения, с ним бы ничего не произошло. Что до меня, то я, если б мне, бедняге, не надо было работать по двенадцать часов в сутки, охотился бы не только по ночам.

— Так, значит, вы по-прежнему посещаете ваш шалаш, Куртен? — осведомился молодой человек.

— Да, господин Мишель, время от времени, чтобы развлечься.

— Придется вам иметь дело с жандармами!

— Ба! Бездельники они, ваши жандармы. Не поймать им меня, слишком поздно просыпаются.

А затем, придав лицу то хитроватое выражение, какое он обычно старался скрыть, добавил:

— Право же, господин Мишель, я в этих делах смыслю побольше, чем жандармы. Второго Куртена в наших краях нс найдешь, и единственное средство помешать мне охотиться — это сделать меня егерем, как Жана Уллье.

Но Мишель ничего не ответил на этот прозрачный намек, а поскольку он не знал, кто такой Жан Уллье, то вторая половина фразы осталась для него столь же непонятной, как и первая.

— Вот ваше ружье, Куртен, — сказал он, протягивая его крестьянину. — Благодарю вас за то, что вы решились одолжить его мне. Намерения у вас были самые добрые, и не ваша вина, если я не нахожу, как все остальные люди, удовольствия в охоте.

— Надо попробовать еще разок, господин Мишель, надо войти во вкус: чем позже начнешь, тем лучше дело пойдет. Я слышал от любителей устриц, съедавших за обедом по тридцать дюжин, что до двадцати лет они и смотреть на них не могли. Выходите из замка с книгой, как сегодня утром, и госпожа баронесса ни о чем не догадается; зайдите к папаше Куртену на его поле — эта хлопушка всегда будет в вашем распоряжении, и, коли работа терпит, я подниму для вас дичь. А сейчас пойду поставлю ружье в козлы.

Козлами папаша Куртен назвал живую изгородь, отделявшую его поле от соседского.

Он засунул ружье, прикрыв его листвой и расправив колючие ветки ежевики и терновника так, чтобы скрыть от глаз прохожих, а заодно предохранить от дождя и сырости — двух опасностей, которые не страшат настоящего браконьера до тех пор, пока у него не перевелись свечные огарки и тряпки.

— Куртен, — начал Мишель, стараясь казаться как можно безразличнее, — вы знали, что маркиз де Суде был женат?

— Ей-Богу, нет, не знал, — ответил крестьянин.

Добродушный вид крестьянина ввел в заблуждение юношу.

— И что у него есть две дочери? — продолжал он.

Куртен, все еще возившийся с ружьем и заканчивавший переплетать непослушные побеги ежевики, живо обернулся и устремил на молодого человека такой пытливый взор, что тот, хотя вопрос и был вызван простым любопытством, вспыхнул до корней волос.

— Выходит, вы встретили Волчиц? — спросил Куртен. — В самом деле, я слышал рог старого шуана.

— Кого вы называете Волчицами, Куртен? — спросил Мишель.

— Я называю Волчицами незаконных дочерей маркиза, кого же еще?

— Этих двух девушек вы называете Волчицами?

— Черт возьми, да у нас тут все их так называют. Но вам-то невдомек, раз вы приехали из Парижа.

Грубость, с какой метр Куртен высказался о девушках, привела робкого молодого человека в такое замешательство, что он, сам не зная почему, решил солгать.

— Нет, я их не встретил, — сказал он.

Куртен что-то заподозрил, услышав ответ молодого человека.

— Тем хуже для вас, — заметил он, — ведь это две хорошенькие стройные девицы: и на вид хороши, и подцепить их приятно.

Затем он взглянул на Мишеля, как обычно помаргивая глазами.

— Говорят, они чересчур смешливы, — продолжал он, — да ведь девчонкам так и положено, верно, господин Мишель?

Не понимая причины, молодой человек почувствовал, что сердце его больно сжалось, когда этот грубый крестьянин с оскорбительным добродушием отозвался о двух очаровательных амазонках, с которыми он расстался, полный восхищения и глубокой благодарности.

Огорчение молодого человека отразилось на его лице.

Теперь Куртен уже не сомневался, что Мишель встретился с Волчицами, как он их называл, а оттого, что молодой человек это отрицал, результат встречи представился ему гораздо более серьезным, чем был на самом деле.

Не вызывало сомнения, что маркиз де Суде только что побывал в окрестностях Ла-Ложери, и казалось вполне вероятным, что Мишель видел Мари и Берту — на охоте отец редко обходился без них; возможно, юноша не только виделся, но и говорил с ними. А согласно мнению, сложившемуся у местных жителей о сестрах Суде, беседа с ними не могла стать ничем иным, кроме как началом любовной интрижки.