Александр Дюма - Дюма. Том 44. Волчицы из Машкуля

И в самом деле, молодой человек не произнес ни слова.

— Сейчас узнаете, госпожа баронесса, — ответил Куртен. — Надо вам сказать, что у меня здесь лежали обрезанные ветки; они были чересчур тяжелы, и одному бы мне не унести их на плечах; господин Мишель по доброте своей помог мне, и какой-то сук из этой проклятущей охапки, как видите, оцарапал ему лоб.

— Но это не просто царапина! Вы могли выколоть ему глаз! В другой раз, метр Куртен, поищите себе ровню, чтобы поднимать ваши ветки, понятно? Не говоря уже о том, что вы чуть не искалечили этого ребенка, ваш поступок сам по себе совершенно недопустим!

Метр Куртен смиренно опустил голову, как бы сознавая всю тяжесть содеянного; однако это не помешало ему заметить все еще лежавшую на траве охотничью сумку и ловко рассчитанным пинком отправить зайца под ту же изгородь, где уже было спрятано ружье.

— Идемте же, господин Мишель, — сказала баронесса, чье настроение нисколько не улучшилось от покорности крестьянина, — идемте же, мы покажем вашу рану врачу.

Пройдя несколько шагов, она обернулась.

— Между прочим, метр Куртен, я еще не получила денег, что вы должны были мне выплатить ко дню святого Иоанна, а срок аренды у вас истекает на Пасху. Имейте в виду, я твердо решила не возобновлять договор с теми арендаторами, кто неаккуратно выполняет свои обязательства.

Физиономия метра Куртена стала еще более жалкой, чем была всего за несколько минут до этого; вскоре, однако, он повеселел: пока мать перелезала через изгородь, притом не так проворно, как в первый раз, сын едва слышно произнес два слова:

— До завтра!

И поэтому, несмотря на только что прозвучавшую угрозу, он бодро взялся за рукояти плуга и снова повел его по борозде, в то время как его господа возвращались в замок, и потом весь вечер подбадривал лошадей, напевая им «Парижанку», весьма модный в те годы патриотический гимн.

Пока метр Куртен на радость своим лошадям распевает этот гимн, скажем несколько слов о семействе Мишель.

Вы уже видели сына, любезные читатели, вы видели и мать.

Мать была вдовой одного из военных интендантов, который, следуя за императорской армией, за счет государства сумел в короткий срок нажить значительное состояние и которому солдаты дали меткую кличку Рис-хлеб-соль.

Звали интенданта Мишель; он был уроженец департамента Майен, сын простого крестьянина и племянник сельского учителя; добавив к бесплатным урокам чтения и письма некоторые наставления в арифметике, дядюшка определил будущее своего племянника.

Взятый в армию по первому призыву в 1791 году, Мишель начал службу в 22-й полубригаде без всякого воодушевления; этот человек, которому впоследствии суждено было стать непревзойденным счетоводом, уже успел взвесить шансы «за» и «против» быть убитым или произведенным в генералы. И поскольку результаты этих подсчетов оказались не слишком утешительными, он благодаря своему красивому почерку ухитрился получить место в штабной канцелярии. Эта удача доставила ему такое же удовлетворение, какое другой получил бы при продвижении по службе.

Словом, военные кампании 1792 и 1793 годов Мишель-старший провел в надежном укрытии.

Летом 1793 года генерал Россиньоль, посланный успокоить или истребить Вандею, случайно разговорился в штабе с писарем Мишелем; узнав от него, что он родом из восставшего края и что все его друзья сражались на стороне вандейцев, он решил воспользоваться этой ниспосланной Провидением возможностью. Он выхлопотал Мишелю бессрочный отпуск и отправил его домой с единственным условием: вступить в войско шуанов и время от времени оказывать генералу те же услуги, какие г-н де Морепа оказывал его величеству Людовику XV, то есть сообщать свежие новости. Мишель, найдя в этом задании большие материальные выгоды, выполнял его с большим рвением и постоянством не только для генерала Россиньоля, но и для его преемников.

Переписка Мишеля с республиканскими генералами была в самом разгаре, когда в Вандею прибыл очередной командующий по имени Траво.

Результаты боевых действий армии во главе с генералом Траво широко известны, мы говорили о них в одной из первых глав нашей книги; впрочем, вот основные из них: вандейская армия разбита, Жолли убит, де Куэтю погиб в засаде, устроенной неизвестным предателем, наконец, Шаретт взят в плен в Шаботьерском лесу и расстрелян на площади Виарм в Нанте.

Какую роль сыграл Мишель в ходе событий ужасной вандейской драмы? Быть может, у нас еще будет возможность узнать об этом; во всяком случае, после этих кровавых событий Мишель, неизменно получавший поощрения за превосходный почерк и большие способности к счету, поступил приказчиком в контору одного из крупнейших армейских интендантов.

Там ему удалось быстро выдвинуться; в 1805 году он добился подряда на поставку обмундирования армии, отправлявшейся в Германию.

В 1806 году его обувь и гетры приняли активное участие в героической Прусской кампании.

В 1809 году он получил подряд на снабжение продовольствием армии, вступившей в Испанию.

А в 1810 году он женился на единственной дочери одного из своих коллег и таким образом удвоил свое состояние.

Кроме того, он облагородил свое имя, удлинив его: в те годы это было заветным желанием людей^ чьи имена казались им чересчур короткими.

Вот как это произошло.

Тестем г-на Мишеля был Батист Дюран, родом из деревушки Ла-Ложери, и, чтобы его не спутали с другим Дюраном, с которым ему часто приходилось сталкиваться по службе, стал называть себя Дюран де ла Ложери.

По крайней мере, таков был предлог.

Он отдал свою дочь в один из лучших парижских пансионов, где при поступлении ее записали как Стефани Дюран де ла Ложери.

Женившись на дочери своего коллеги, поставщик провианта и фуража Мишель решил, что имя жены неплохо бы присоединить к его собственному, и стал называть себя Мишелем де ла Ложери.

Наконец, при Реставрации, выложив наличными круглую сумму за титул барона Священной империи, он занял подобающее место как среди финансовой, так и среди земельной аристократии.

Через несколько лет после возвращения Бурбонов, а точнее, году в 1819 или 1820-м, барон Мишель де ла Ложери лишился своего тестя, достопочтенного Батиста Дюрана де ла Ложери.

Тот оставил дочери, а следовательно, и зятю, свое поместье Ла-Ложери, находившееся, как уже можно было догадаться по некоторым подробностям в предыдущих главах, в пяти-шести льё от Машкульского леса.

Барон Мишель де ла Ложери, как настоящий сеньор, решил прибыть в Ла-Ложери, вступить во владение поместьем и предстать перед своими вассалами. Он был человек умный и мечтал заседать в Палате депутатов, но для этого ему надлежало победить на выборах, а результаты голосования зависели от его популярности в департаменте Нижняя Луара.