Александр Дюма - Дюма. Том 44. Волчицы из Машкуля

В укрытии уже нечем было дышать, а через редкие отверстия в кровле поступало слишком мало воздуха. Узники, замуровавшие себя в стене, начали задыхаться; если бы они остались здесь еще минут на десять, жизнь герцогини была бы поставлена под угрозу. Каждый умолял ее покинуть убежище, но она все не сдавалась; от бессильного гнева из ее глаз хлынули слезы, но жар от раскаленной плиты тут же высушил их на ее щеках. Огонь снова добрался до ее платья, и, когда она поднялась, чтобы погасить его, нечаянным движением задела за крючок, придерживавший каминную плиту, и та, слегка приоткрывшись, привлекла внимание жандармов.

Подумав, что она раскрыла секрет их убежища, Мадам согласилась сдаться из сострадания к мукам своих товарищей и вышла из укрытия, как мы только что рассказали.

И она сразу же попросила позвать Дермонкура. Один из жандармов спустился на первый этаж, где находился генерал, не пожелавший уйти, чтобы немного отдохнуть.

Как только объявили о приходе генерала, Мадам стремительно вышла ему навстречу.

— Генерал, — торопливо произнесла она, — я сдаюсь в надежде на вашу офицерскую честь.

— Сударыня, — ответил Дермонкур, — ваше королевское высочество находится под защитой французской армии.

Он проводил ее до кресла, и, опускаясь в него, Мадам все еще крепко держала Дермонкура за руку.

— Генерал, мне не в чем упрекать себя, я лишь выполняла свой материнский долг, желая отвоевать наследство сына.

Ее голос прозвучал отрывисто и резко.

Несмотря на бледность, Мадам находилась в таком возбужденном состоянии, словно у нее был жар. Генерал распорядился принести стакан воды, в который она опустила пальцы; почувствовав прохладу, женщина немного успокоилась.

Тем временем о происшедшем узнали префект и командир дивизии.

Первым прибыл префект.

Он вошел в комнату, где сидела Мадам, не потрудившись даже снять с головы шляпу, словно здесь не было женщины, пусть даже и арестованной; по положению, занимаемому ею в обществе, и по пережитым мукам она заслуживала больше уважения и внимания, чем префект со всеми почестями, оказанными ему за всю его жизнь. Подойдя к герцогине, он заглянул ей в лицо, молодцевато поднес руку к полям шляпы и, слегка приподняв ее со лба, произнес:

— А! Да, это она.

И он тут же вышел отдать новые распоряжения.

— Кто этот человек? — спросила принцесса.

Она задала вполне естественный вопрос, ибо высокое должностное лицо не удосужилось представиться, а по его одежде не было видно, какое положение он занимал.

— Мадам не догадывается? — ответил генерал.

Она взглянула на него и попробовала улыбнуться.

— Наверное, префект, — сказала она.

— Ответ Мадам настолько точен, словно она заглянула в его документы.

— Этот человек служил во времена Реставрации?

— Нет, сударыня.

— Я рада за Реставрацию.

В эту минуту вернулся префект; как и в первый раз, он вошел без предупреждения и так же лишь приподнял шляпу. По всей видимости, в тот день господин префект не обедал: в руке у него была тарелка с куском мясного пирога; поставив тарелку на стол, он приказал принести нож и вилку, а затем принялся за еду, повернувшись спиной к принцессе.

Мадам окинула его гневным взглядом, к которому примешивалось глубокое презрение.

— Генерал! — воскликнула она. — Знаете ли вы, о чем я больше всего сожалею из того утраченного, что мне раньше полагалось по занимаемому положению в обществе?

— Нет, сударыня.

— О двух придверниках, которые вразумили бы этого господина.

Закончив с едой, префект повернулся лицом к герцогине и потребовал документы.

Мадам сказала, чтобы их поискали в тайнике, откуда и принесли оставшуюся там белую папку.

Префект взял папку и передал герцогине.

— Сударь, — произнесла герцогиня, — содержимое этой папки не представляет большого интереса, однако я хочу сама вручить вам эти вещи и объяснить их назначение.

И она передала ему в руки все, что находилось в папке.

— Мадам известно, сколько у нее денег? — спросил префект.

— В тайнике должно быть около тридцати шести тысяч франков, из них двенадцать тысяч принадлежат лицам, которых я назову.

Подойдя к Мадам, генерал сказал, что если она чувствует себя немного лучше, то настало время покинуть дом.

— И куда же вы меня проводите? — спросила она, пристально глядя ему в глаза.

— В крепость, сударыня.

— Ах! Прекрасно! Несомненно, это Блай.

— Генерал, — произнес один из спутников Мадам, — ее королевское высочество не может отправиться пешком — это не соответствует ее положению.

— В данном случае, — ответил Дермонкур, — и карета будет выглядеть неуместной. Мадам вполне может пройти туда пешком, накинув на плечи пальто, а голову прикрыв шляпой.

Адъютант генерала и префект, на этот раз решивший проявить галантность, спустились на третий этаж и принесли три шляпы. Принцесса выбрала шляпу черного цвета, более всего подходившую, по ее словам, к событиям этого дня, а затем, опираясь на руку генерала, вышла из комнаты; когда она проходила мимо мансарды, бросив последний взгляд на каминную плиту, так и оставшуюся открытой, она произнесла с улыбкой:

— Ах! Генерал, если бы вы не вели против меня войну на манер святого Лаврентия, что исключает, между прочим, всякое снисхождение к противнику, вы бы не шли со мной сейчас под руку. Идемте, друзья! — добавила она, обращаясь к своим товарищам.

Принцесса спустилась по лестнице. И в ту минуту, когда она уже переступила порог, чтобы выйти из дома, послышался ропот собравшейся позади солдат толпы, образовавшей вокруг дома в десять раз более плотное кольцо, чем солдатское оцепление.

Мадам могла подумать, что эти крики толпы обращены к ней, но не подала признаков страха, только крепче оперлась на руку генерала.

Когда принцесса проходила через двойной коридор, образованный солдатами и национальными гвардейцами от дома до самой крепости, крики и гул толпы стали еще громче.

Генерал обернулся в сторону, откуда доносился шум, и увидел девушку в крестьянском платье, пытавшуюся прорваться сквозь ряды военных: удивленные красотой девушки и отчаянием, написанным на ее прекрасном лице, они не давали ей пройти, но все же не решались применить к ней грубую силу.

Дермонкур узнал Берту и указал на нее. Герцогиня от неожиданности вскрикнула.

— Генерал, — торопливо произнесла она, — вы обещали не разлучать меня с моими друзьями. Пусть ко мне пропустят эту девушку.

По знаку генерала рады солдат расступились, и Берта смогла подойти к августейшей пленнице:

— Простите, сударыня! Простите несчастную, которая могла вас спасти и не сделала этого! О! Я хочу умереть, проклиная свою роковую любовь — из-за нее я стала невольной соучастницей предателей, продавших ваше королевское высочество!..