Александр Дюма - Дюма. Том 44. Волчицы из Машкуля

Вежливость метра Лорио — в полном соответствии с его жизненной установкой — доходила до раболепия: он не отвечал на приветствия, а сгибался в три погибели и, упражняясь, так наловчился, что его тело, словно у индийского факира, привычно складывалось помимо его воли; он не уставал повторять при каждом удобном случае титулы своих клиентов, и будь то барон, шевалье или простой дворянин, всегда обращался к нему не иначе как в третьем лице. Впрочем, он так униженно и одновременно бурно проявлял свою признательность в ответ на любезное обращение, демонстрируя в то же время такое преувеличенное рвение и преданность в ведении порученных ему дел, что снискал немало похвал и мало-помалу приобрел обширную клиентуру из числа местной знати.

Однако более всего поспособствовала успеху метра Лорио в департаменте Нижняя Луара и даже в соседних департаментах его неумеренность в проявлении политических убеждений.

Машкульский нотариус был одним из тех, про кого могли сказать: "Он роялист больше, чем сам король".

Его маленькие мышиные глазки загорались, стоило ему только услышать имя какого-нибудь якобинца, и для него все либералы, начиная от Шатобриана и кончая Лафайетом, были якобинцами.

Он так никогда и не принял Июльскую монархию и называл Луи Филиппа не иначе как "господином герцогом Орлеанским", так и не признав титул королевского высочества, дарованный тому Карлом X.

Метр Лорио частенько наведывался в замок Суде.

В соответствии со своей тактикой он выставлял напоказ глубокое почтение к блистательным осколкам знатного семейства, принадлежавшего к уходящему в прошлое общественному строю, о котором искренне сожалел. Его уважение к этой семье было весьма глубоким, и он смотрел сквозь пальцы на то, что маркиз, совсем не заботившийся, как мы уже говорили, о приумножении своего состояния, частенько забывал платить нотариусу проценты за деньги, которые он у него брал в долг.

Маркиз де Суде охотно принимал у себя своего кума Лорио прежде всего потому, что, как мы уже сказали, одалживал у него деньги, а также потому, что не мог оставаться нечувствительным к лести, как и любой другой на его месте, и, наконец, потому, что из-за натянутых отношений с соседями он вел замкнутый образ жизни и с радостью принимал в своем доме всякого, кто мог помочь ему нарушить однообразное течение времени.

Только тогда, когда маленький нотариус убедился в том, что на подошвах ботинок больше не осталось грязи, он осмелился войти в гостиную.

Он вторично отвесил поклон маркизу, снова устроившемуся в кресле, и обратился с комплиментами к дочерям маркиза.

Однако маркиз прервал на полуслове поток его излияний.

— Лорио, — сказал маркиз, — я всегда рад вас видеть.

Нотариус склонился до земли.

— Только позвольте вас спросить, — продолжал маркиз, — что привело вас в такую плохую погоду почти на край света в половине десятого вечера? Хотя, как мне кажется, с таким зонтом, как у вас, небесный свод всегда голубой.

Лорио посчитал своим долгом ответить на шутку маркиза смешком:

— О! Вы правы! Вы правы!

А затем уже он ответил на его вопрос:

— Дело в следующем. Я был в замке Ла-Ложери, куда отправился довольно поздно, получив в два часа дня распоряжение вручить деньги хозяйке замка. Привычно возвращаясь домой пешком, я услышал доносившийся из леса шум, не предвещавший ничего доброго, что подтверждало полученные мною сведения о бунте в Монтегю; не решившись идти дальше из боязни встретить по дороге солдат герцога Орлеанского, я подумал, что господин маркиз не откажет мне в любезности воспользоваться его гостеприимным кровом на сегодняшнюю ночь.

При упоминании о замке Ла-Ложери Берта и Мари одновременно встрепенулись, словно две лошади, которые услышали донесшийся издалека звук походной трубы.

— Вы были в замке Ла-Ложери? — спросил маркиз.

— Да, как я уже имел честь сообщить господину маркизу, — ответил метр Лорио.

— Постойте, постойте! Сегодня вечером к нам уже наведывались из Ла-Ложери.

— Уж не молодой ли барон? — спросил нотариус.

— Да.

— Именно его я и ищу.

— Лорио, — произнес маркиз, — всегда считая вас человеком незыблемых убеждений, я удивлен, что вы изменяете своим принципам, наделяя какого-то там Мишеля титулом, который вы всегда уважали.

Услышав слова маркиза, произнесенные с нескрываемым презрением, Берта покраснела, а Мари побледнела.

Старый дворянин не заметил, какое глубокое впечатление произвели его слова на дочерей, однако от маленьких серых глазок нотариуса ничего не ускользало. Ему хотелось продолжить свой рассказ, но маркиз де Суде жестом его остановил, так как он еще не все сказал.

— И зачем, — продолжил маркиз, — зачем же вы, кум, кого мы уважаем и всегда с радостью принимаем в нашем доме, прибегаете к какой-то уловке, чтобы навестить нас?

— Господин маркиз… — забормотал Лорио.

— Вы пришли за Мишелем, не так ли? Вот так прямо и скажите! А зачем лгать?

— Господин маркиз, нижайше прошу вашего прощения!.. Мать этого молодого человека, которую я вынужден считать своей клиенткой как доставшуюся мне по наследству от моего предшественника, очень волнуется: ее сын, рискуя сломать себе шею, спустился из окна третьего этажа и, не посчитавшись с ее материнской волей, сбежал, и госпожа Мишель поручила мне…

— А, — протянул маркиз, — он действительно так поступил?

— Именно так.

— Ну что ж, это заставляет меня примириться с ним… Правда, надо признаться, не совсем, но немного.

— Если бы господин маркиз мог мне подсказать, где искать этого юношу, — сказал Лорио, — я сходил бы за ним, чтобы отвести в Ла-Ложери.

— А! Ну, что до этого, только черт знает, где он скрывается и как он убежал! Может, вы что-то слышали? — обратился маркиз к дочерям.

Берта и Мари отрицательно покачали головой.

— Вот видите, мой бедный кум, — сказал маркиз, — мы ничем не можем вам помочь. А почему мамаша Мишель заперла своего сына?

— Кажется, — ответил нотариус, — что юный Мишель, до сей поры мягкий, послушный и покорный сын, неожиданно влюбился.

— A-а! Закусил удила, — сказал маркиз, — ну мне такое знакомо. Итак, кум Лорио, если вас об этом спросят, посоветуйте мамаше отпустить поводья и дать ему свободу: она ничего не добьется, если натянет их еще туже. Надо признаться, за то малое время, что мне довелось за ним наблюдать, у меня сложилось о нем впечатление как о добром малом.

— Господин маркиз, да у него золотое сердце! И к тому же он, как единственный сын, имеет более сотни тысяч ливров ренты! — произнес нотариус.