Ярослав Гавличек - Гелимадоэ

— Истерия, только и всего, — проворчал Ганзелин, испытующе глядя на меня. — Сперва ипохондрия, а теперь истерия. Таковы они там все, в высшем обществе. Такова вся их изнеженная каста. — И он добродушно рассмеялся.

Я смотрел на Дору, вытаращив глаза, не понимая, где кончается правда и начинается ложь. Вот это был урок! Вот это было искусство!

— Ну ладно уж, не реви, — утешал меня Ганзелин. — Приду ее осмотреть, приду. Если хочешь, прямо сейчас же и отправлюсь!

После этого и я тоже помог спасти положение, жалобным голосом попросив доктора не говорить моим родителям, что я так глупо себя вел.

Наутро, идя с урока французского, я возле Фрицева дома наткнулся на Эмму. Она стояла, прислонясь к стене, смотрела на небо, полуоткрыв губы, и подкидывала камешки: летит воробей — сколько детей? Дверь за мной скрипнула, девчонка скользнула по мне взглядом, камешек пролетел мимо подставленной ладони и упал к моим ногам. Нагнувшись за ним, она негромко и с напускным равнодушием произнесла:

— Иди к Доре. Она тебя ждет!

Я бежал со всех ног, не желая промедлением снова навлечь на себя гнев Доры. В душе моей страх боролся с надеждой. Явилась ли Эмма вестницей мира либо вестницей бури? Я задыхался, коленки у меня подгибались. Дора спокойно сидела на пороге и чистила картошку, важно надув губы.

Взглянув на меня, она ничего не сказала; бросила в кастрюлю очищенную картофелину и взяла из корзинки следующую. Потом, еще раз искоса взглянув на меня, освободила место подле себя.

— Поможешь мне, рыцарь?

Дора была веселой, Дора была в хорошем настроении. Я положил учебники на порог и сел на них. Если бы мы сидели с ней на берегу глубокой реки и она повелела: «Мой рыцарь, прыгни в воду», я бы прыгнул. Она протянула мне нож, который я охотно взял. И если бы она сказала: «Вонзи его себе в сердце», то, наверное, я бы исполнил и это.

Дора поворачивала картофелину перед собой так, точно сама была солнцем и озаряла землю. На меня до сей поры не упал ни один ее милостивый луч, но я не терял надежды. Неожиданно она рассмеялась.

— Все, что я тебе вчера наговорила, — это моя хитрость. Мне захотелось подшутить над тобой. Забудь, пожалуйста, что я на тебя кричала. — Она произносила фразы небрежно, как бы между прочим, снисходительно, с усмешкой. Роняла слова, будто ничуть не заботясь, как я их восприму. Вновь лукаво улыбнулась, — из глаз ее прямо брызнули на меня золотые лучи. — А ты, верно, бог весть что подумал. Ты просто маленький глупыш. Целоваться с этим побродягой, с босяком? Да еще просто так, ни за что? Фу! — (Слово «целоваться» точно и не было вовсе жгучим словом, а как бы привычным выражением в ее лексиконе.) — Вообще-то ты славный парнишка. Так долго и добросовестно учил меня французскому! Теперь и я тебя, в свою очередь, кое-чему научу.

Я чистил свою картофелину, наморщив лоб, боясь пошевелиться, боясь громко вздохнуть.

— Свидание с фокусником у Безовки было с моей стороны лишь притворством. Притворством, обманом, уловкой! Да, Эмиль! По-моему, мне это хорошо удалось. Подумай! За этот поцелуй я получила от него тайну ясновидения. И сейчас я тебе ее открою. Только смотри, никому не выдай!

Снова тайна. На сей раз связанная с опровержением, которого я так ждал, с лживым, но таким желанным объяснением! Я быстро перекрыл шлагбаумом дорожку разума. Стоп! Только не сомневаться, только не размышлять! Я хотел верить. На коленях у Доры лежал сложенный пополам листок, исписанный мелким женским почерком. Она умышленно подставила его моему взгляду. Неожиданно шевельнула коленом, бумажка упала. Я испугался, поспешно отвел глаза. Она засмеялась грудным, торжествующим смехом.

— Вот видишь, вчера ты чуть ли не с кулаками на меня кидался, а сейчас сгораешь от любопытства. Да, да, здесь записано вес, что надо знать. Возьми, посмотри, да не бойся, я не вырву его у тебя. Что ты там видишь? Слова, написанные в столбик, а возле каждого слова — цифра. Лилия, лодка, луч, лампа, лира, лес, лоб, лев, лоханка… Всего сто слов. Сто, запомни это! Ты должен знать их наизусть, если хочешь быть провидцем, как мисс Ага. Они называются — стереотипы.

Оторопело и смущенно смотрел я на Дорины колени.

— Конечно, ты, как и все прочие, думаешь, что эта пигалица наделена неким чудесным шестым чувством. А между тем все это — работа памяти. Ты хоть сознаешь, что, делясь своим секретом, я оказываю тебе величайшее доверие? По крайней мере, увидишь, что я на тебя вполне полагаюсь. И я убеждена, что ты сохранишь тайну, а также отныне уже никому не расскажешь о той цене, какую я заплатила за эту грязную бумажку. Ведь ты рыцарь! Послушай, а что если мы с тобой изучим эту интересную игру и начнем вместе дурачить легковерных простаков? Что ты на это скажешь? Ну разве не чудесно — вместе? Ведь тогда мы действительно будем неразлучными друзьями.

Мне опять пришлось крепиться изо всех сил, чтобы на глазах у меня не выступили слезы. На сей раз — слезы счастья. А ведь я понимал, что Дорино притворство, обман, уловка именно с этой минуты и начинается, что таким путем куплено мое молчание; я испытывал горчайшие муки и в то же время таял от блаженства.

— Не думай, что это так трудно, как представляется на первый взгляд. Идти надо от малого к большому. Для того, чтобы твердо заучить стереотипы, придется овладеть азбукой ясновидения. — Она показала пальцем на первые /две строки, похожие на двустишия. Там было написано:

л,з,ж=0; д,т=1; н=2; м,с,ч=3; б=4; с,ш=5; б,р=6; в,ф=71 и,х=8; г=9

— Видишь, в словах отмечаются лишь согласные, гласные не в счет. Первые две согласные каждого стереотипа означают число. Например: «луг» состоит из «л» и «г», то есть из цифр 0 и 9 и означает номер 9. «Тенор» — «т» и «н», то есть 12. Понял? Ну, конечно, понял. Только мы еще в самом начале. Понятно, как выучишь стереотипы, надо будет тебе запомнить названия всех вещей, разделенные на группы. Тут уж придется призывать на помощь и фантазию.

С бьющимся сердцем смотрел я, как ее розовый язычок мелькает между белыми зубами. Я был словно в дурмане. Напряженно старался запомнить каждое произнесенное ею слово, точно от этого зависело счастье всей моей жизни.

— Да, да, фантазию! — Она победно размахивала очищенной картофелиной. — Фокусник составил себе тридцать две группы. В первой группе золотые и серебряные предметы, во второй — курительные принадлежности, в третьей изделия из бумаги и всякие карандаши и ручки, далее — продукты, краски, растения, звери, птицы, камни, столовые приборы… Да, ты сам увидишь все, когда внимательно прочтешь. У каждого предмета в группе — своя цифра. Когда запомнишь их, легче усвоишь стереотипы. Возьмем, к примеру, стереотип «лодка», цифра один. В первой группе под этой цифрой часы, во второй табакерка, в третьей — бумага. Лодка или корабль плывет по морю, капитан склонился над компасом, похожим на огромные часы; корабль является, собственно, плывущей табакеркой, он ведь как бы тоже дутый, набит порохом, ведь это боевой корабль, готовый палить из пушек. На нем паруса из бумаги либо паруса, белые, как бумага. Под другой цифрой — веревка. В первой группе это цепочка, во второй — трубка. Следует вообразить, что Панцирж из Зампаха был повешен не на веревке, а на золотой цепи, а канатоходец идет по веревке и покуривает трубку. Три — лампа; кольцо, спички, перо. Ты — Гарун-аль-Рашид, обладатель сказочных сокровищ, абажур твоей лампы укреплен на золотом обруче, украшенном рубинами; либо ты — прилежный ученик, занимаешься до ночи, а твое перо скрипит по бумаге. Цифра четыре — лира и булавка для галстука. Булавка принадлежит музыканту и сделана в форме лиры. Пять — лес, в первой группе крестик. Это совсем легко: лес — а в лесу, на месте, где кого-то убили, стоит крест. Лоб, цифра шесть, очки и проездной билет, смешное сочетание, правда? Голый лоб, череп, на нем очки, езда, опасная езда, дорога к смерти, на билетике череп со скрещенными костями, семь… — Она положила бумажку мне на колени. — Возьми ее, я списала это для тебя с листа, который получила от фокусника.