Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений в 10 томах. Том 4

Правда, он так долго уже не вспоминал о ней, что привычное обращение «дорогая» или «милая» не сходит у него с пера. «Моя милейшая и добрейшая мадам Зюльма» — так начинает он. И кажется, дело идет о знакомой, от которой ты уже немного отвык. Но вскоре он снова обретает прежний доверительный тон, и слова его проникаются грустью:

«Мои племянницы и сестра уже дважды сообщали мне весьма огорчительные вести о вас, и если я не писал вам, то просто потому, что это было не в моих силах. Я был на волосок от смерти… Это ужасная болезнь сердца, развившаяся в результате перенапряжения, длившегося пятнадцать лет. И вот я живу здесь уже восемь месяцев под надзором врача, который, что весьма поразительно для украинской глуши, оказался превосходным врачом и служит в усадьбе друзей, у которых я живу. Лечение пришлось прекратить из-за ужасной лихорадки, которую называют «молдавской». Лихорадка эта водится в придунайских плавнях, распространяется до Одессы, а оттуда приходит в здешние степи. Я страдал лихорадкой, которая называется перемежающейся, — она поражает мозг. Болезнь продолжалась два месяца. Только неделя, как я оправился настолько, что можно опять продолжать лечение моей застарелой болезни сердца. А позавчера я получил от моих племянниц письмо и прочел, что вы, милая Зюльма, хотя и продаете свой участок в Фрапеле, хотите сохранить там свой дом.

Эти слова: Фрапель и мадам Карро, разом оживили все мои воспоминания. И хотя мне запрещено малейшее усилие, даже писание писем, мне хочется все-таки вам объяснить, почему и отчего я не писал с прошлого февраля, кроме нескольких деловых писем. Я должен вам сказать, не думайте, будто можно забыть истинных друзей, и вы должны знать, что я никогда не переставал думать о вас, любить вас и говорить о вас. Ведь даже здешние мои друзья еще в 1833 году познакомились с нашим общим другом Борже!..

Мы совсем по-иному смотрим на жизнь с высоты своих пятидесяти лет! И как часто оказываемся мы далеки от того, на что некогда уповали. Вспоминаете ли вы еще Фрапель, и как я усыпил там мадам Дегре? Полагаю, что с тех пор я усыпил многих людей. Но какое множество иллюзий вышвырнул я с тех пор за борт! И поверьте мне, если не считать симпатии к вам, которая все растет, я с тех пор и доныне не слишком-то продвинулся. Как быстро умножаются наши несчастья и как много препятствий стоит на пути нашего счастья! В самом деле, начинаешь испытывать отвращение к жизни. Уже три года я вью себе гнездо: оно, будь оно неладно, стоило мне целого состояния. Но где ж птички? Когда они прилетят? Годы проходят, мы старимся, и все увядает и блекнет, даже драпировки и обивка в моем гнезде. Вы видите, моя милая, что не все усеяно розами, даже для тех, кого якобы балует судьба…»

Он пишет и мадам Деланнуа, которая так часто помогала запутавшемуся должнику и которую он ни разу еще, в сущности, не отблагодарил. Он не в состоянии заплатить свои долги, но он, видимо, испытывает бессознательную потребность, пока еще есть время, вернуть долг благодарности и любви. Быть может, Бальзак в глубине души уже знает, что дни его сочтены.

Вероятно, Бальзак и сам догадывается о своем положении, но врачи совершенно точно знают, что он обречен, и следует предположить, что они откровенно высказали свое мнение госпоже Ганской. И теперь, когда она уверена, что ее замужество будет лишь кратким эпизодом, она решается исполнить последнее, самое заветное желание человека, который столько лет добивался ее руки.

Она знает, что с этим шагом больше не связана никакая опасность: Бальзак уже не сможет слишком много промотать. «Милый Бальзак» стал «бедным Бальзаком», и ее охватывает сострадание, точь-в-точь как знатных дам, когда они узнают, что их преданный дряхлый слуга находится при смерти. И поэтому в марте 1850 года, наконец, назначается срок венчания. Оно должно произойти в Бердичеве, в ближайшем уездном городе. А затем весной молодожены отправятся в Париж, в дом, который обставлен и украшен.

Ничто не дает такого ясного представления о нетерпении, охватившем фантазера Бальзака, как подробные распоряжения об устройстве встречи, которые он шлет издалека.

Самый исчерпывающе точный наказ посылается матери:

«В большой китайской чаше, что стоит на коричневом шкафу в первой комнате верхнего этажа, рядом с гостиной, ты найдешь адрес торговца цветами на Елисейских полях. Он посетил меня еще в 1848 году, и мы договорились о том, что в течение двух недель он будет поставлять цветы для украшения дома. Он сообщил мне, сколько стоит поставка цветов на год. Это должно стоить от шестисот до семисот франков. Но так как я должен был уехать, я отказался от этого расхода, который можно позволить себе только, если есть достаточно денег и если та, ради которой это делается, на это согласна. Она любит цветы, я знаю. Если цветочник уже начал декорировать дом, то у тебя есть повод договориться с ним и о дальнейшем по сходной цене. Позаботься, чтобы он принес действительно красивые цветы, и требуй с него как можно строже. Вот как нужно украсить дом: во-первых, подставка для цветов в первой комнате, во-вторых, в японском салоне, в-третьих, две жардиньерки в комнате под куполом, в-четвертых, маленькие цветочные ящики из африканского дерева на камине, в серой комнате под куполом, в-пятых, две большие цветочные вазы на площадке лестницы в вестибюле и, в-шестых, маленькие деревянные цветочные ящики, которые стоят на подставках, собранных Феше».

Так он делает распоряжения, еще не женившись, за много недель до того, как он сможет въехать в новый дом. Мы видим, как чудесно еще работает фантазия больного, до чего ясна его память, он помнит все, вплоть до малейших деталей обстановки. Он помнит каждый предмет, он знает, где стоит каждая ваза и каждая жардиньерка. И в помыслах, опережая обряд венчания и долгий обратный путь, он давно уже там, на Рю Фортюне.

14 марта в костеле Святой Варвары, в уездном городе Бердичеве, на Украине, состоится венчание. Таинство совершается в полнейшей тишине, дабы избежать малейшей огласки. Приглашенных нет. В семь утра, в предрассветных сумерках, происходит церемония. Правда, епископ житомирский, присутствия которого ожидали, не прибыл, но Бальзаку льстит, что обряд венчания совершает великосветский ксендз, граф Чарусский. В качестве свидетелей присутствуют только родственники ксендза и граф Мнишек, отныне зять

Бальзака. Сразу же после церемонии они отправляются домой в Верховню и, смертельно усталые, около одиннадцати часов ночи прибывают в усадьбу.

В один из ближайших дней, словно счастье вновь вернуло ему здоровье и силы, Бальзак садится за письменный стол и составляет все в том же высокопарном наполеоновском стиле реляцию о своей последней, о своей величайшей победе. Он пишет своей матери, сестре, своему другу и врачу Наккару, старой подруге своей юности мадам Зюльме Карро, Зюльме, которой он и в этом послании повторяет: