Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений. Том 2

Он пишет друзьям, со всей скромностью по отношению к себе, но преисполненный гордостью за нацию, сыном, и достойным сыном, которой он себя с воодушевлением признает в это час. «Я не знаю, был ли я способен на большое открытие», — говорит он без излишнего самомнения, но, как англичанин, находит для себя хвалебные выражения: «Наша смерть послужит доказательством тому, что храбрость и выносливость не покинули нашу расу». И в чем не позволили ему сознаться целую жизнь упрямство мужчины и душевное целомудрие, — в дружеских чувствах, — он сознается теперь, в свой смертный час. «Я никогда в жизни не встретил человека, — пишет он своему лучшему другу, — которого бы я так любил и уважал, как вас; но я никогда не мог вам показать, что для меня означает ваша дружба; вы многое мне дали, а я ничего дать не умел».

И он пишет последнее письмо, лучшее из всех, — английскому народу. Он чувствует себя обязанным засвидетельствовать, что в борьбе за славу нации стал жертвой невзгод без собственной вины. Он приводит все случайности, которые вооружились против него, и голосом, которому близость смерти придает удивительный пафос, просит всех англичан не оставлять его близких. Его последняя мысль отделяется от собственной судьбы, его последнее слово — не о смерти, а о жизни других. До последней минуты, пока карандаш не выскользнул из замерзших рук, капитан Скотт вел своей дневник. Надежда, что у его трупа найдут эти листки, свидетельствующие об английском мужестве, дала ему силы для нечеловеческого напряжения. Последние слова этого героического дневника

посвящены близким. «Перешлите этот дневник моей жене», — пишет он. И в жестоком сознании грядущей смерти вычеркивает «моей жене» и пишет сверху страшные слова: «моей вдове».

ОТВЕТ

Неделями ждут товарищи в хижине. Сначала спокойно, потом с легкой тревогой, наконец, с возрастающим волнением, которое постепенно переходит в глухую уверенность. Дважды высылались экспедиции на помощь, но погода гнала их назад. Всю долгую зиму остаются несчастные в хижине; тень катастрофы тяжестью ложится на их сердца. В эти месяцы судьба и подвиг капитана Роберта Скотта преданы снегу и молчанию. Природа наложила на них свою печать; но друзья отправляются в путь, чтобы вырвать тайну из ее рук и спасти ее для человечества. 29 октября, в начале полярной весны, снаряжается экспедиция на поиски трупов. 12 ноября они достигают палатки. Там находят тела героев, находят Скотта, который, умирая, братски обнял Уильсона, находят письма, документы. Сооружают могилу. Простой черный крест над снежным холмом одиноко высится в белом пространстве, простотой своей являя величественный памятник. 18 января прибывает, наконец, корабль «Terra Nova», хижину сносят. Печально, но гордо возвращаются участники экспедиции с драгоценными записями в Новую Зеландию. После месяца плавания они причаливают, и телеграф передает миру весть о капитане Скотте. В одно мгновение слова телеграммы облетают оба полушария, и весть, месяцами таившаяся в снегу, находит отзвук в сердцах миллионов людей. Лондон, Англия, весь мир за несколько минут узнают, что завещал умирающий в глубоком одиночестве полярной природы: он сознавал в этот страшный час, что умирает ради всего мира, ради будущего, — и вот весь мир вновь охвачен на мгновение сочувствием к его судьбе. Ни одно слово поэта не читалось Англией с таким пламенным чувством, как эти строки; ни один герой со времени гибели Нельсона не задел в такой степени героического сознания целой нации; его портрет мелькает в бесчисленном количестве экземпляров перед глазами; все колокола Англии прославляют его подвиг; все сердца полны им. Бесконечное напряжение жизни — ответ на его предсмертный призыв, ибо его жизнь и деятельность явились для нашего времени доказательством, что героизм не отцвел вместе с мифическим миром, что он пребывает и в нашей жизни. Этот призыв к духовному величию обращен был к каждому, — мы чувствовали это, — и в каждом из нас горячо заговорило героическое чувство, то, что тускло мерцает в повседневности. В грандиозной борьбе противоречивых жизненных сил смерть создала многогранную жизнь, неудача породила новый прилив мужества, гибель — героический подъем. И последний удар угасающего сердца заставил тысячи сердец забиться звонко и трепетно.

О всем величии его подвига, о сменах ужаса и надежды свидетельствует книга 28 28 «Последнее путешествие капитана Скотта». ; с трепетным благоговением открываешь ее страницы, перелистываешь сначала небрежно, потом с возрастающим волнением; это — дневник, найденный на груди замерзшего. Он выкопан из белой могилы, принявшей его, запечатлен смертью, начертан той возвышенной жизнью, которую мы называем героической, с тех пор как не осмеливаемся признать в нашем существе присутствие божественного. Эти страницы сопровождаются большим количеством иллюстраций, и многие из них изображают то, чего не видел ни один смертный: Скотта и его товарищей у полюса и накануне их героической гибели. Бесцветная пластинка, однажды освещенная, запечатлела то, что было когда-то, и эти картины, немые свидетели великих мгновений, отражают чудеса, сотворенные нашей эпохой; они закрепили прошлое, оживили мертвое и воссоздали облик тех людей, которые свидетельствуют о необыкновенном в нашем мире не менее убедительно, чем новейшие изобретения и открытия. Ничто в наши дни не показало с большей убедительностью, чем эта неудачная экспедиция, что не по исходу нужно судить о достижениях воли, а по затраченной энергии. Деяние само по себе бесплодно, будучи единичным, но воля и напряжение бессмертны, так как они порождают подражание. Смерть капитана Скотта — это мученическая смерть за веру в человека, чудо человеческой воли; его кончина должна быть священна для мира. Из такой смерти произрастет тысяча жизней, и такое умирание не гибель, а прямая ее противоположность: бессмертие.

Ни один художник не бывает художником изо дня в день, все двадцать четыре часа в сутки; все истинное, непреходящее, что ему удается создать, он создает лишь в немногие и редкие минуты вдохновения. Так и история, в которой мы чтим величайшего поэта и творца всех времен, отнюдь не творит непрерывно. И в этой «таинственной мастерской Господа Бога», как назвал историю Гете, происходит очень много незначительного и заурядного. И здесь, как повсюду в искусстве и в жизни, великие и незабываемые мгновения редки. Чаще всего история с бесстрастием летописца отмечает факт за фактом, прибавляя по звену к гигантской цепи, которая тянется сквозь тысячелетия, ибо каждый шаг эпохи требует подготовки, каждое подлинное событие созревает исподволь. Из миллионов людей, составляющих народ, родится только один гений, из миллионов впустую протекших часов только один становится подлинно историческим — звездным часом человечества.