Генри Хаггард - Мари. Дитя Бури. Обреченный

– Сийякубона, Макумазан. – Он протянул мне руку, которую я принял, хотя не нашел в своем сердце готовности пожелать ему доброго дня в ответ.

– Слышал я, ты командовал амавомба, которых мой отец, король, выслал в помощь Умбелази, и я очень рад, что ты избежал смерти. Также я горжусь тем, как доблестно они сражались, ведь ты знаешь, Макумазан, что прежде я, как самый близкий королю, командовал тем полком… потом, правда, мы поссорились. Тем не менее они порадовали меня своей службой, и я отдал приказ пощадить всех оставшихся в живых амавомба, дабы сделать из них командиров нового, возрожденного полка амавомба. Известно ли тебе, Макумазан, что вы почти полностью уничтожили три полка узуту, перебив больше моих людей, чем вся армия брата? О, ты великий воин! Если бы не преданность, – в этом слове я уловил легкий сарказм, – Садуко, сегодня ты бы взял победу для Умбелази. Что ж, теперь с распрей покончено, и, если ты останешься при мне, я сделаю тебя главнокомандующим целой дивизией армии короля, поскольку отныне у меня будет голос в государственных делах.

– Ошибаешься, о сын Панды, – ответил я. – Слава доблестной стойкости амавомба по праву принадлежит Мапуте, советнику короля и индуне Великого Черного (Чаки), ныне покойному. Вот он лежит здесь в блеске своей славы. – Я показал на истерзанное тело Мапуты. – В рядах его полка я бился как простой солдат.

– О да, мы все знаем это, Макумазан, и Мапута был своего рода умной обезьяной, однако мы также знаем и то, что скакать и прыгать ту обезьяну учил ты. Что ж, теперь он мертв, как и почти все амавомба, а из трех моих полков уцелела лишь горстка людей, остальные достались стервятникам. Все кончено и забыто, Макумазан. По счастливой случайности копья летели мимо тебя: должно быть, ты волшебник, а иначе как бы ты со своим слугой вышли из боя, в котором полегли почти все амавомба, лишь с парой царапин. Тебе удалось спастись, как это и прежде бывало с тобой в Зулуленде, и теперь ты видишь, вот лежат воины, рожденные от моего отца. Не хватает лишь одного – того, против которого я сражался… Сражался, несмотря на то что любил его больше их всех. Прослышал я, что тебе одному ведомо, что с ним сталось, и я хочу знать, жив он или мертв, а если мертв, то от чьей руки он пал, чтобы в руку вложить награду.

Я огляделся вокруг, размышляя, стоит ли сказать ему правду или лучше придержать язык. Глаза мои встретились с глазами Садуко, который с невозмутимым и даже равнодушным видом сидел среди командиров, хоть и чуть в стороне от них, как бы держась особняком, и я вспомнил, что лишь он да я знаем правду о кончине Умбелази.

Не могу объяснить, почему я вдруг решил сохранить эту тайну. К чему мне было рассказывать упивающемуся победой Кечвайо, что именно он довел Умбелази до самоубийства? К чему раскрывать позорный поступок Садуко? Со всем этим пускай разбирается суд иного трибунала. Кто я такой, чтобы разоблачать или судить актеров этой ужасной драмы?

– О Кечвайо, – сказал я, – да, так случилось, что я был свидетелем гибели Умбелази. Погиб он не от руки врагов. На скале над рекой он умер от разбитого сердца. О том, что было дальше, спрашивай у Тугелы, в которую он упал.

На мгновение Кечвайо прикрыл глаза ладонью.

– Вот, значит, как… – проговорил он. – Что ж, и снова повторю: если бы не Садуко, сын Мативане, который поссорился с моим братом из-за женщины и воспользовался шансом отомстить ему, на той скале над рекой с разбитым сердцем мог лежать я. О Садуко, я в огромном долгу перед тобой и щедро отплачу тебе, но другом своим я тебя не сделаю: вдруг мы с тобой тоже не поделим женщину и поссоримся, после чего уже я окажусь на скале с разбитым сердцем. О Умбелази, я горько плачу по тебе, брат мой, ведь мы с тобой играли вместе, когда были маленькими, и любили друг друга, и вот теперь поссорились и бились из-за игрушки, что зовется троном, поскольку, как сказал отец, два быка не уживутся в одном загоне, братишка… Что ж, ты ушел, а я остался, и кто знает, может статься, твой удел счастливее моего. Ты умер от разбитого сердца, Умбелази, а какая смерть ждет меня?.. [99]

Я привел наш разговор во всех подробностях, поскольку именно благодаря ему по стране разошлась весть о том, что Умбелази умер от разбитого сердца.

Но ведь, по сути, так все и произошло: прежде чем наконечник копья пронзил его сердце, оно уже было разбито.

Подметив, что Кечвайо в добром расположении духа и как будто благосклонен ко мне, хоть я и сражался против него, я подумал, что сейчас неплохой момент, чтобы испросить у него позволения уехать. Скажу откровенно, после всего пережитого нервы мои были расшатаны до предела и мне страстно хотелось быть подальше от видов и звуков жуткого поля сражения, от места гибели многих тысяч людей в этот судьбоносный день – редко я так страстно желал чего-либо прежде. Однако, пока я гадал, как мне лучше подступиться к принцу, произошло событие, из-за которого шанс свой я потерял.

Неожиданный шум за спиной заставил меня обернуться. Я увидел толстого, жирного человека в пышном боевом наряде. В одной руке у него было окровавленное копье, а в другой – головное украшение из страусовых перьев. Он шел и кричал:

– Пустите меня к сыну короля! У меня сообщение для победителя Кечвайо!

Глаза мои округлились. Я потер их и снова посмотрел на него. Не может быть! Да, это был Умбези – Гроза слонов, отец Мамины. Через несколько мгновений, не дожидаясь разрешения приблизиться, он перешагнул через шеренгу мертвых принцев, на мгновение задержавшись, чтобы пнуть голову одного из них и осыпать ругательствами несчастного. Очутившись перед Кечвайо, он рассыпался в восхвалениях его подвигов.

– Кто этот болван? – прорычал принц. – Пусть прекратит шуметь и говорит, иначе умолкнет навсегда.

– О Детеныш Черной коровы, я Умбези, Гроза слонов, старший командир Садуко Хитроумного, выигравшего для тебя сражение, отец Мамины Прекрасной, на которой Садуко женился и которую Умбелази, дохлый пес, увел у него.

– А-а, – зловеще протянул Кечвайо, щуря глаза: за эту его привычку грозно щуриться зулусы звали его Быком, который жмурится перед тем, как поднять на рога. – И что же за сообщение у тебя ко мне, Гроза слонов и отец Мамины, которую «дохлый пес Умбелази» увел у твоего господина Садуко Хитроумного?

На этот раз Садуко как будто очнулся от своей задумчивости и поднялся на ноги, но Кечвайо резким жестом приказал ему молчать, а глупец Умбези, не замечая ничего, затрещал снова:

– О принц, я встретился с Умбелази в бою, и, едва завидев меня, он бросился наутек, да, его сердце обратилось в воду при виде меня, закаленного воина, которого он опозорил и чью дочь он украл.

– Я услышал тебя, – сказал Кечвайо. – Говоришь, сердце Умбелази обратилось в воду при виде тебя, потому что он опозорил тебя – тебя, который до сегодняшнего утра, когда переметнулся к Садуко, был одним из его шакалов? Ладно, говори, что произошло потом?