Генри Хаггард - Мари. Дитя Бури. Обреченный

Сорок или тридцать поколений назад, что не такой уж большой срок, наши предки придавали большое значение поведению грома и молнии. Мы, безусловно, унаследовали все их инстинкты, равно как и суеверия о луне, дошедшие до нас с тех времен, когда она была предметом поклонения. Они так жили десятки, сотни и даже тысячи лет, так можем ли мы надеяться, что внешний лоск, который мы между собой договорились называть цивилизацией, изгладит человеческие инстинкты, старательно им скрываемые? Впрочем, во времена катаклизмов, подобных войнам, маски частенько спадают. Ответ мне неизвестен, хотя, на мой взгляд, эти молодые люди никогда не думают о последствиях. По примеру древних они действовали по наитию, тяга к общению с высшими силами по приметам и символам, вероятно, и сблизила их. А может, Энском решил, раз с монеткой получилось в первый раз, почему бы не дать Провидению второй шанс. В таком случае он снова попал в точку. Черт возьми! Откуда мне знать его мысли? Я упомянул об этом лишь из-за большой удачи, которая последовала за этим обращением к небесным «книгам Сивилл».

Мои размышления, если они действительно были реальны, прервала внезапно разразившаяся буря. Как водится в этих местах, порывистая и сильная. Небо вдруг оживилось, раскаты грома прерывали неистовый рев ветра, молнии полыхали повсюду. Одна ударила в дерево рядом с загоном, и огонь, казалось, растворил его в своих объятиях, оставив лишь столб пыли над землей. Лошади страшно перепугались и притихли, к счастью, они все гда ведут себя так в подобных случаях. Пошел дождь, настоящий ливень, и я, находясь с упряжкой снаружи, промок до нитки. Однако вскоре капли дождя поредели, буря отступила.

Вдруг между отголосками грома с вершины холма послышались голоса. Лошади уже успокоились, и я прокрался среди деревьев поближе к тому месту, где, по-видимому, притаились чужаки.

Разумеется, голоса принадлежали басуто, нашим преследователям. Что еще хуже, они спускались по склону. Стена загона скрывала меня почти до подбородка. Сняв шляпу, я просунул голову в трещину между двух камней и хорошенько прислушался.

Мужчины говорили на сисуту. Первым заговорил, как видно, старший:

– Старый шакал Макумазан опять от нас улизнул. Он вернулся по своему же следу и погнал лошадей вниз по склону холма к нижней тропе в долину. Я чувствую колею, оставленную колесами повозки.

– Ты прав, отец, – ответил другой, – но мы схватим его и остальных внизу, если доберемся туда до восхода луны. В темноте и в такой дождь они не смогут двигаться быстро. Позволь я пойду впереди и поведу тебя, ведь ты знал каждое дерево и каждый камень на этом склоне, когда пас скот, а я был еще ребенком.

– Будь по-твоему, – согласился старший. – Но теперь, когда гроза прошла, ничего не видно. А я поклялся обагрить копье кровью Макумазана, вновь посмеявшегося над нами, и не отступлюсь, пока не поймаю его.

– Лучше оставить его в покое, – подал голос третий. – По всей стране ходят легенды, будто удача отвернется от того, кто попытается поймать Бодрствующего в ночи. О, он как леопард, нападает и бесследно исчезает. Клыки его перегрызли не одно горло. Отпустим его, а иначе нас постигнет судьба белого доктора, который и послал нас на эту охоту. У нас его фургон и скот, и будем довольны этим.

– Я буду доволен только тогда, когда Макумазан уснет навсегда, – ответил старший. – Он застрелил моего брата. И что скажет Сикукуни, если мы позволим ему уйти, а он приведет против нас свази? Да и белая дева нам нужна как заложница, если англичане снова вздумают напасть. Давай, веди нас.

Послышалась возня, пока второй из них вставал впереди. Вереница двинулась вперед. Скоро они оказались в паре шагов от меня. Действительно, их главный почти поравнялся со мной, и тут, как назло, он споткнулся и налетел на стену.

– Тут старый загон, – сказал он. – А вдруг в нем прячутся белые крысы?

Мурашки побежали у меня по спине. Только бы лошади не заржали в эту минуту. Ведь шорох дождя не скроет даже малейший шум! Я не смел шелохнуться, боясь выдать свое присутствие. Кафры стояли так близко, что я чувствовал их запах и слышал, как капли дождя стучат по их голым торсам. Тихонько я достал мой охотничий нож. В тот же миг на прощанье сверкнула последняя молния и высветила щекастое лицо главного басуто со всем рядом с моим, он опирался о стену, а потому смотрел в мою сторону. В призрачной синеве он увидел мою физиономию с горящими глазами, торчащую между камней.

– В стене голова мертвеца! – закричал он в ужасе. – Это призрак…

Последнее слово уже готово было сорваться с его языка, и в эту минуту я со всей силы вонзил нож ему в горло. Он упал прямо на руки своих спутников. Тут же послышался топот множества ног, в ужасе убегающих вниз по склону. Что с ним сталось, я не знаю, а если остался жив, наверняка согласился со своим соплеменником, будто Макумазан, Бодрствующий в ночи, или его призрак, «как леопард, нападает и бесследно исчезает», и «удача отвернется от того, кто попытается его поймать». Говорю «призрак», потому как я уверен, он принял меня за дух мертвеца. Да и немудрено: мое бледное промокшее лицо, верно, так и выглядело среди камней в призрачно-синем отблеске молнии.

Итак, они убежали, а было их человек сорок, не меньше. Я вернулся к повозке, где под непромокаемым верхом уютно устроились мои спутники. О случившемся я умолчал, ведь эти молодые люди в таких делах все равно что дети малые. В мокрой одежде холод пробирал до костей, и я отхлебнул коньяку. Затем, пока не взошла луна, я снова вставил лошадям удила – в темноте это оказалось довольно трудно. Наконец небо прояснилось и появилось ночное светило, буря как раз утихла, дождь перестал. Тогда я взял ведущую лошадь под уздцы и направился с повозкой на вершину холма. Подъем оказался не так-то прост, и я велел Кетье идти позади повозки с моей лошадью.

Кругом никого не было, и мы двинулись дальше. Я ехал в сотне ярдов от повозки, зорко оглядывая окрестности на случай засады. К счастью, вельд был как на ладони, только голая холмистая равнина. Вначале мне почудилось, будто на одном гребне виднеется голова человека, но оказалось, что это всего лишь стадо антилоп-прыгунов, пасущееся на островках травы. Я им страш но обрадовался, выходит, по этой дороге еще не проходили люди.

Мы ехали всю ночь, следуя тропой кафров, пока различали ее в темноте, а потом воспользовались моим компасом. Я знал, где течет Крокодиловая река, поскольку уже дважды пересекал ее. Теперь я искал глазами высокий холм, он возвышался где-то по ту сторону реки, в полумиле от потока, на земле свази. Наконец на фоне неба я с радостью заметил его неясные очертания и бросился туда. Примерно полмили я скакал по дороге, проложенной бурами для торговли или войны с землей свази. Река была совсем рядом, и я велел Энскому пришпорить уставших лошадей. Еще до рассвета мы подъехали к берегу. О ужас! Река разлилась после бушевавшего ночью ливня, и переправа теперь стала опасной затеей. И впрямь, какой-то одинокий туземец кричал нам с того берега, чтобы мы не вздумали переплывать реку, а иначе утонем.