Генри Хаггард - Мари. Дитя Бури. Обреченный

Свази поведали мне подобную историю о вторжении зулусов. Старик Индуна, член Совета, мой старый знакомый, рассказал, как Кечвайо посылал к ним вестников и просил стать их союзниками в войне против белых людей. Однако король и советники отказали, они называли себя детьми королевы – это не совсем так, ведь они никогда не находились под британским владычеством – и «не желают кусать ее ноги, если она собирается сражаться руками». Я выразил надежду, что свази никогда не поступят вопреки этим красивым словам, и сменил тему.

Вновь встал вопрос: стоит ли нам отправиться в Наталь или поспешить в Зулуленд? Слухи о предстоящей войне подталкивали к первому варианту, а история бура о расследовании склоняла чашу весов ко второму. Передо мной возникла дилемма, а Энском и Хеда, как обычно, решили положиться в этом вопросе на меня. Сдается мне, на сей раз Наталь одержал бы победу, если бы не один случай. Я уже почти решил рискнуть и сделать запрос о смерти Родда, к тому же эта парочка смогла бы там пожениться. Поскольку я был им вместо отца, решил, что с этим тянуть не следует – хотя бы освободят меня от обязательств. Там мне проще позаботиться о наследстве Хеды и отделаться от завещания ее отца. Оно и так уже слегка пострадало в Крокодиловой реке, благо я догадался, покидая дом, спрятать бумагу в несессере Энскома.

А случилось вот что. Как-то утром я вылез из повозки, где обычно очень чутко дремал, сторожа ценности, – ведь мы везли украшения Хеды и немалую сумму в золотых слитках. Туземец сообщил, что меня желает видеть какой-то вестник. Я спросил, кто он и откуда пришел. Оказалось, явилась знахарка по имени Номбе из страны зулусов и утверждает, будто я знаю ее отца. Я велел привести ее ко мне, гадая, кто же она такая и от кого пришла. Зулусы обычно не делают женщин посланцами. Однако я не сомневался, как она выглядит. Отвратительная старуха, жутко воняющая прогорклым салом и еще чем похуже, вся в потертых змеиных шкурах и человеческих костях.

Вскоре она появилась в сопровождении свази. Тот усмехнулся, догадавшись о моих мыслях. Я не верил своим глазам, думал, не снится ли мне все это. Вместо старой толстой карги, изанузи, передо мной стояла высокая изящная девушка. У нее была довольно светлая кожа, кроткий взгляд темных глаз, но лицо, замечу, лишенное привлекательности. На губах играла загадочная, буд то приклеенная улыбка. Двух мнений быть не могло, она в самом деле знахарка. В волосы она вплела мочевые пузыри, на шее висело ожерелье из зубов бабуина, а талию опоясывал кушак с притороченными мешочками всяких снадобий.

Мы разглядывали друг друга, я решил не заговаривать первым. Наконец, изучив меня с ног до головы, она в знак приветствия подняла вверх руку с открытой ладонью.

– Точно, как на картинке, – произнесла девушка нежным, проникновенным голосом, – значит, передо мной господин Макумазан.

Мне это показалось странным, не припомню, чтобы кому-то в Зулуленде оставлял свою фотографию.

– Не нужно обладать магией, знахарка, чтобы это понять, но где ты видела мою фотографию?

– Далеко отсюда.

– А кто ее тебе показал?

– Тот, кого ты знал. О Макумазан, задолго до того, как я вышла из Мрака. Он зовется Открыватель, а с ним еще один, кого ты знал в прежние времена: Тот, кто скрылся во тьме.

По неведомой причине, я не решился спросить имя Того, кто скрылся во тьме, хоть и чувствовал, что она ждала вопроса. Лишь заметил с напускным безразличием:

– Разве Зикали еще жив? Ему давным-давно полагается умереть.

– Ты сам знаешь, Макумазан, что он жив. Как он мог уйти, не завершив начатое им дело. Кроме того, вспомни его слова в последнюю четверть луны, перед новолунием. То сновидение, Макумазан, он послал тебе через меня, хотя ты меня и не видел.

– Тьфу ты! – воскликнул я. – Брось свои россказни о сновидениях. Кто в них верит?

– Ты, – ответила она спокойнее прежнего. – Оно привело тебя и твоих спутников сюда.

– Врешь ты все! – грубо ответил я. – Сюда нас заманили басуто.

– Бодрствующему в ночи угодно обвинить меня во лжи, пусть так и будет, – ответила девушка и улыбнулась шире.

Затем она скрестила руки на груди и умолкла.

– Ты – посланница. Провидица, читающая по пыльной фотографии, вестник судьбоносных сновидений, – съязвил я. – Чье послание передали твои уста и каков его смысл?

– Мои духовные владыки отправили послание устами учителя Зикали, а он передал его тебе устами твоей рабы, знахарки Номбе.

– Ты такая молодая и уже знахарка? – спросил я, отдаляя минуту, когда мне придется выслушать ее послание.

– О Макумазан, я слышала голоса, чувствовала боль в спине, целый год пила снадобья черных и снадобья белых, меня посещали духи, я видела тени живых и мертвых, ныряла в реку и достала со дна змею, видишь, вот ее шкура. – Она распахнула накидку и показала шкуру змеи, видимо черной мамбы, обернутую вокруг ее стройного тела. – Я оставалась в дикой пустоши одна и прислушивалась к голосам, сидела у ног моего учителя, Открывателя, заглядывала в будущее и впитывала его мудрость. Так что я в самом деле знахарка.

– Что ж, после таких испытаний твоя мудрость сравнится лишь с твоей красотой.

– Однажды, Макумазан, ты уже говорил деве из моего народа о том, как она красива, и это погубило ее. Пусть та кончина и была славной. Больше не говори о моей красоте, но мне приятно, что ты так думаешь, ведь ты знал многих женщин и тебе есть с кем меня сравнить. – Она немного смутилась и потупила взор.

Первая человеческая реакция, и я обрадовался, найдя в ее броне слабое место. Более того, с той минуты она стала мне другом.

– Будь по-твоему, Номбе. Приступим к посланию.

– Мои духовные владыки передали слова устами Зикали, подобно тому, как музыкант извлекает музыку из камышовой дудочки. Они сказали…

– Бог с ними, – перебил я. – Главное, что сказал Зикали?

– Что ж, Макумазан. Вот слова Зикали: «О Бодрствующий в ночи, приближается время, когда с Тем, кому не следовало бы родиться, случится так, словно он никогда и не рождался, а затем он восторжествует. Но сначала ему нужно многое успеть, и ты сыграешь в его замысле важную роль, как он и предупреждал триста лун тому назад. Об этом он расскажет тебе позднее. Макумазан, не получил ли ты видение, когда лежал без сна в доме из белого камня, ныне сгоревшего дотла? Я, Зикали, послал тебе видение посредством моего дитя, Номбе, и ее искусства и направил в помощь духа, он укажет ей правильный путь. Иди за ней, Макумазан, и ты преуспеешь. А если изберешь иной путь и решишь вернуться в город белых, тебя и твоих спутников убьют – как, не важно. Вот я говорю тебе устами Номбе, откажись от замысла идти в Наталь, ибо, поступив так, ты и твои спутники найдете там лишь стыд и огорчения из-за убитого в лесном болоте белого доктора, а для тебя такой исход горше смерти. В Натале тебя и твоих спутников схватят и вернут в Трансвааль на судилище перед человеком, волосы у которого, как лошадиная грива, выкрашенная в белый цвет. Если же ты отправишься в землю зулу, эта опасность минует, поскольку назревают великие дела, а о подобных пустяках никто более и не вспомнит. Я, Зикали, не лгу и обещаю тебе, как ни велика опасность в земле зулу для неоперившихся птенцов, которых ты, старый козодой, спрятал под свое крыло, что все же под конец они останутся невредимы. Я говорил тебе о них в твоем сне, о белом господине Маурити и белой гос поже Хеддане, они простирают руки навстречу друг другу. Я жду тебя в Черном ущелье, моя дочь Номбе проводит тебя. Король Кечвайо тоже будет рад встрече с тобой и еще кое-кто, чье имя я умолчу. Я сказал свое слово. Теперь выбор за тобой». – Пере дав это послание, Номбе безучастно застыла с неизменной улыбкой.