Орхан Кемаль - Происшествие

— Абдюль! Позаботься о ходже-эфенди!

— Позаботься о ходже-эфенди, Абдюль!

— Узнай у имама-эфенди, что он хочет выпить…

К столику Хафыза подошел хозяин кофейни.

— Что прикажете, ходжа-эфенди?

— Побольше пенки и не очень сладкого, — важно произнес Хафыз, вытащил из кармана четки и, полузакрыв глаза, принялся перебирать бусины.

— …от всяких там партий сыт не будешь, — донеслось до него. Разговаривали за соседним столиком. — На что мне партия? — добивался старик у своего собеседника. — Какая польза от того, что уйдет Али, а придет Вели?

— Никакой, — охотно соглашался собеседник.

— А нет, так чего мне о них заботиться? Я лучше позабочусь о своем кармане.

Разговор перешел на «народников», но Хафыз больше не слушал: на пороге стоял Залоглу. «Что это с парнем? Усы себе обкорнал», — удивился Хафыз.

Поймав взгляд имама, Залоглу осклабился и пошел к его столику.

— Что это значит? Куда девались твои усы? — спросил Хафыз.

— М-м-м… Обстриг.

— Зачем?

— По указанию свыше! Да все девушка, — пояснил Залоглу. — Меня, говорит, пугают твои усы. Вот я и обстриг…

Живот Хафыза-Тыквы колыхался от сдерживаемого смеха.

— Ох, на кого же ты стал похож, Рамазан!

Небрежно подрезанные усы Залоглу сразу привлекли всеобщее внимание. Кофейня веселилась. Вначале Залоглу натянуто улыбался, но выдержки хватило ненадолго.

— Займитесь-ка своими делами! — крикнул он. — Усы ведь мои, не так ли?

Это только подлило масла в огонь.

— Он прав, — сказал какой-то «демократ». — Усы его. Хочет — режет, хочет — бреет.

— Но ему очень шли усы…

— Бедняга, а он так походил на Кёроглу [42] Кёроглу — герой турецкого народного эпоса. …

Залоглу подвинул стул к столику Хафыза-Тыквы.

— Вы лучше подумайте о том, как победить на выборах. Мои усы — не ваша забота… — отрезал он и повернулся к Хафызу.

— Приветствую тебя! — сказал Хафыз.

— И тебя так же.

— Ну как дядя, согласен?

Прислушиваясь краем уха к шуткам, все еще сыпавшимся в его адрес, Залоглу распетушился перед Хафызом и нарочито громким голосом стал уверять, что согласие дяди его, собственно, ни капли и не интересует.

Хафыз-Тыква не хотел унижать Залоглу. Он только протянул руку и сказал:

— А ну, целуй…

— Это за что же?

— Из — за тебя имама прогнали со двора как собаку, — тихо сказал Хафыз.

Залоглу виновато улыбнулся.

— Не сердись, ведь какое дело обстряпали!

— Ты должен отблагодарить…

— Конечно, — с готовностью согласился Залоглу. — Вот уедет дядя, и мы…

— Когда он уезжает?

— Не сегодня-завтра. И мы…

— И чтоб там сардинки, икорка и все такое прочее, понял?

Залоглу обещал даже разжиться рокфором из запасов дядюшки. Он расписывал достоинства этого «самого лучшего сыра». Хафыз судорожно проглотил слюну, потом взглянул на нелепо подрезанные усы Залоглу и не выдержал — принялся хохотать.

— Однако весь твой фасон пропал, Рамазан!

Залоглу только тяжело вздохнул. Имам понял, что, задев самолюбие парня, он рискует остаться без обещанной выпивки, переменил тему.

— Когда свадьба? — спросил он.

— Еще неизвестно.

— Кто будет сватать, Ясин-ага?

— Наверно…

— А отец-то ее знает об этом?

Залоглу хмыкнул.

— Что, это самое главное?

Если бы Залоглу был уверен, что дядя согласится, он не задумываясь посватался бы к Гюллю. Но такой уверенности не было. А Джемшир, что такое Джемшир?!

Когда Решид рассказал Хамзе и Джемширу о своих наблюдениях за племянником Музафер-бея в тот пьяный вечер, у обоих заблестели глаза.

— Ах, Решид! — воскликнули они в один голос. — Это была бы такая удача!

Они уже предались сладким мечтам о том, как Решид бросит свое ремесло, как они найдут предлог и заставят Гюллю прогнать Ясина и сами станут управлять имением. Опять, как много лет назад в Стамбуле, они смогут сорить деньгами, жить в свое удовольствие…

— В моем распоряжении восьмицилиндровый автомобиль бея… Хэлло!.. — размечтался Хамза.

В темно-синем с иголочки английском костюме, с набриолиненными волосами он сидит за рулем. Блестящий лаком лимузин мягко мчится по дороге к Стамбулу. Хамза еще ни разу не видел Стамбула. Он знал его только по нескольким кадрам из кинофильмов да по рассказам отца и Решида. Жена директора фабрики как-то предложила ему: «Только прикажи, милый, и мы завтра же махнем в Стамбул!»

Но он так и не приказал.

Женщина была лет на двадцать пять старше его. Правда, у нее были деньги. Стоило ей прикрикнуть на своего рогоносца, и деньги текли к ней золотой рекой. Но если бы сестра стала хозяйкой в имении Музафер-бея, он, Хамза, не нуждался бы в деньгах, не нуждался бы в покровительстве «мадам Бехие»…

Джемшир бродил из угла в угол, лениво перебирая четки. Решид орудовал ножницами над бородой клиента.

Удастся выдать ее замуж официально — прекрасно, не удастся — сговоримся и так, — рассуждал Джемшир. — Все равно от девчонки никакого проку. Работает! Но все, что зарабатывает, тратит на себя. Всегда так получается. Они несут конверты с получкой ему, пока не подрастут и не научатся считать сами… Хамза принес недавно плохую новость: Слепой Тахир видел Гюллю в кино с каким-то черномазым. Если он не врет, это несчастье. Ведь Гюллю — самая красивая из всех его дочерей. За нее можно просить не меньше тысячи лир. А если она чего доброго убежит с этим парнем — плакали его денежки.

Джемшир даже вздрогнул.

«У меня, правда, еще четыре дочери растут. Но пока они совсем еще дети. А Гюллю уже созрела. Не дадут тысячу — отдам за шестьсот, даже за пятьсот лир отдам!..»

Решид закончил работу.

Клиент расплатился и вышел из цирюльни. Решид подвинул Джемширу стул и сам сел напротив.

— Не огорчайся! — успокоил он Джемшира. — Половина от тысячи — пятьсот, а они тоже на дороге не валяются.

Джемшир вздохнул:

— Да я вовсе не о том, Решид. Меня тревожит этот парень араб.

— Дай бог, чтобы Слепой Тахир обознался.

— Дай бог.

— Так и покорись его воле.

Если девушка сбежит с арабом, из рук ускользнет тысяча лир, — думали оба. А это никак не входило в их расчеты, особенно Решида, Он мечтал «призанять» у Джемшира из этой тысячи несколько сот лир и привести в порядок мастерскую. В цирюльне и в самом деле не оставалось ни одной приличной вещи. Все парикмахерские принадлежности, даже самые необходимые, без которых уж никак не обойдешься, поломались, поизносились; полотенца и пеньюары — как решето… Пару сотен — на побелку и ремонт, — считал Решид, — на сотню купил бы полотенец, пеньюаров, несколько новых бритв и лампочку поярче, чтобы можно было работать по вечерам, и конечно же — ягненка, которого столько времени просит жена. «Ягненок»! Дался ей этот ягненок, пропади она с ним, тощая, как доска… Опостылела ему. Одно только слово «жена». Какая она ему жена?! Высохла вся — кожа да кости. Решид водил жену в диспансер, там сделали рентгеновский снимок. Сказали, туберкулеза нет, но если она не будет заботиться о себе, не станет меньше курить и жить одним чаем вприкуску, то все возможно. А она таяла на глазах, куска в рот не брала, особенно после того, как в прошлом году пал белый ягненок — ее единственная и странная привязанность, заменивший ей детей, которых у нее не было, любовь, которой она не знала.