Орхан Кемаль - Происшествие

«Коли так, посиди дома, я сам о тебе позабочусь. А на фабрике чтоб ноги твоей больше не было!» — сказал тогда Джемшир.

Гюллю не согласилась и продолжала дерзить.

«Поздно спохватился. Надо было раньше подумать об этом. Я привыкла к фабрике. И взаперти сидеть не буду!»

Вспыхнув, он взревел:

«Будешь!»

«Нет, не буду!»

«Задушу-у, убью!» — бесновался он.

А когда она выпалила, что ничего он с ней не сделает, Хамза не выдержал, рванулся к ней и надавал пощечин. Гюллю совсем обезумела, подняла на ноги весь квартал. Сбежались соседи. Люди видели, как она швыряла в него — в отца! — и в старшего брата все, что ей попадало под руку: графин, тарелки, чашки, — и с ужасом ждали, что будет дальше.

Джемшир окончательно растерялся. Таким он себя еще не помнил. Он совсем не хотел этого, не ожидал и не знал, как поступить. Он так и стоял, забыв закрыть рот, пока Решид не увел его, и только бормотал: «Случится же такое…» А потом на глаза ему попалась жена, и он выместил на ней всю свою злобу. Он схватил ее за косы, бросил на пол и бил ногами…

Все это до сих пор не шло из головы, и Джемшир сказал:

— Эта девчонка беспокоит меня!

Решид промолчал. Еще бы… Совсем от рук отбилась, непокорной стала, закусила удила. Одернуть некому.

— Если она по любви сошлась с этим черномазым, она покажет Рамазану-эфенди от ворот поворот, — сказал он.

Джемшир беспомощно посмотрел на цирюльника и развел руками.

— Да и Рамазан этот, говорят, никудышный человек… Что это за парень: подмаргивает, завлекает девушку, обнадеживает отца, а потом вдруг ждите — ищите его. Правильно я говорю?

Джемшир, соглашаясь, кивнул:

— Сколько я их вырастил… и ни одна не шла мне наперекор. И в кого она такая?

— Так чего ты держишь ее? Или покупателя нет…

— Найдется. Вот только прикручу ей хвост! И тогда — на все четыре стороны…

Продав дочерей и получив за них деньги, Джемшир и в самом деле терял к ним всякий интерес. Он вычеркивал их из своей памяти. Он даже не припомнит, как выглядели две дочери от первой жены. Он продал их и получил деньги… Никто не напоминал ему о них, тем более что обе пошли по рукам и попали в «заведение».

Джемшир достал четки и, заложив руки за спину, молча ходил из угла в угол тяжелыми злыми шагами.

Что ни день, то новые неприятности. В округе только и разговоров о сельскохозяйственных машинах. И особенно о машинах, которые могут заменить мотыгу… Вначале никто не обращал внимания на подобную чепуху, и тех, кто приносил эти слухи, попросту поднимали на смех. Но смех звучал все реже, особенно когда сведущие люди стали подтверждать, что в Америке, например, не только пашут и сеют машинами, но даже от ручной прополки уже отказались. Почтенные хаджи, правда, стояли на своем: «И в 1927 году об этом слышали! Тогда тоже взялись было пахать „фордзонами“! А где они теперь, эти „фордзоны“? На свалках поржавели. Вода уходит, песок остается. Берегите своих быков, и ничего вам больше не надо…»

Джемшир остановился.

— Как дальше жить, Решид? Я пропал, если сюда навезут этих машин, что могут сеять, полоть, жать. Пропал, как пить дать пропал, Решид!

Решид понимающе покачал головой:

— Что правда, то правда… Остается уповать на всевышнего, Джемшир! И может, все эти машины — чистая выдумка…

Джемшир стал быстро перебирать четки.

— Машиной можно пахать — это понятно. Ну, сеять. Но чтобы полоть…

В том-то и дело, что в кофейне Джемшир собственными ушами слышал, как богатые окрестные землевладельцы обсуждали преимущества «машинной обработки» земли. Один сказал: «…весь цикл, включая прополку, производится машинами… Об этом рассказывали люди, побывавшие в Америке и видевшие все своими глазами».

— Если так, батраки станут не нужны, — сказал Решид.

— Не может этого быть. Не слушай ты эти глупые разговоры. Ну вместо сотни станут нанимать десяток-другой…

Он подошел к двери. Долгим взглядом окинул улицу и пешеходов. Он стоял и провожал пустыми глазами извозчичьи фаэтоны с обитыми резиной колесами, юркие такси. Джемшир смотрел на улицу, знакомую ему до мельчайших подробностей, но ничего не видел. Его мысли были заняты этой проклятой девчонкой и этими машинами для прополки. Пусть не в этом году, но на следующий привезут машины, и тогда его дело лопнет: спрос на батраков упадет.

А не будет спроса на батраков, и он станет не нужен. Конечно, он должен полагаться на всевышнего, но жить одной милостью аллаха свыше его сил, он привык жить шире. А средства для такой жизни давало ему его «дело»… Конечно, аллах не оставит без куска глотку, которую сам продырявил. Но эта проклятая девчонка… Как она кричала ему в лицо! Вся в Хамзу. Тому только скажи: пойди убей — и повторять не придется: пойдет и убьет.

Джемшир тяжело вздохнул.

Он стареет, а дела идут все хуже. И дети подросли один за другим. Завтра они станут совсем взрослыми, поумнеют…

Ему показалось, что он задыхается.

Чем жить? Где то время, когда из-за красавца Джемшира ссорились женщины, а деньги текли рекой? Почему он не знал им цены? У него была бы теперь, к примеру, кофейня. Он заходил бы по вечерам, чтобы подсчитать выручку. Две тысячи чашечек кофе по десять курушей, итого двести лир. Половину — в дело, половину — в карман. А сто лир в день чистыми — немалые деньги. Он жил бы, как Музафер-бей. Правда, Музафер тратит в день не сто, а тысячу лир, а может быть, и того больше, но никто и не собирается тягаться с беем. Джемшир обошелся бы и сотней. Только бы не заупрямилась эта девчонка… Они пригласили бы Рамазана, выпили бы… Он повернулся к Решиду:

— С того дня он так и не заходил?

Решид сделал вид, что не понял.

— Кто?

— Рамазан-эфенди…

— Нет, не заходил. Только бы твоя Гюллю не заупрямилась…

— Упокой аллах душу отца твоего. У нас с тобой одни мысли…

Он опустился на скамейку рядом с Решидом.

Решид продолжал:

— Если бы твоя Гюллю не заупрямилась…

— Бутылка ракы, закуска… Гюллю прислуживает парню… — стал воодушевленно расписывать Джемшир.

— Упокой аллах душу отца твоего!

— Девчонка изредка прислуживает… А потом мы оставляем их вдвоем…

У Решида заблестели глаза.

— …И говорим Музаферу: простите, Музафер-бей-эфенди, но так случилось, что молодые сотворили глупость…

— И Музафер-бей…

— Отвечает «хорошо», женит племянника на Гюллю, и делу конец.

Решид хлопнул в ладоши и потер руки.

— А в один прекрасный день, — мечтательно сказал он, — когда всевышний призовет Музафер-бея…

Они умолкли, и каждый стал представлять себе, как всевышний призовет Музафер-бея, как все состояние останется его племяннику Рамазану, то есть теперь уже мужу Гюллю, а мужу Гюллю — значит Гюллю. А если Гюллю, то…