Орхан Кемаль - Происшествие

Тетушка Сеяре быстрыми резкими движениями просеивала пшеницу. Она не хотела вспоминать о прошлом. Не станет же она рассказывать, почему рассталась с мужем. Это была тайна. Здесь, в амбаре, муж и застал ее с беем. Муж, бедняга, растерялся, слова не сказал, будто онемел. С того дня и исчез навсегда.

— Человек по горло в грехах, — вздохнула она. — Спроси-ка Хафыза-Тыкву, он тебе расскажет, он людей знает. А только вспоминать об этом не надо, грешно это. Вот и имам говорит — грешно это. А он человек благочестивый.

— Это он от благочестия просил передать, что целует меня в глаза?

Тетушка Сеяре растерялась.

— Как это «передать», с кем?

— С Рамазаном, с кем же еще?

— С Рамазаном? И не боится он бея?

— А откуда бей узнает?

— Да ты первая не вытерпишь и расскажешь.

Гюлизар пожала плечами.

— Зачем мне говорить? Имам божий человек, с ним не пропадешь. Он из камня хлеб добудет.

Сеяре подозрительно посмотрела на нее.

— Ну-у?

— Вот тебе и ну.

— Значит, если Хафыз захочет…

— Два раза просить не заставлю, выйду за него. Лучшего мне не найти.

— Чего уж лучше, мужик что надо! И будет у имама святая жена, — закончила Сеяре.

— А что? Какой во мне изъян?

— Ты бедняге рога наставишь ради первого же безбожника.

— Что ж, если человек попадется стоящий…

— Как же, «человека» тебе надо! Сколько ему может быть? — размышляла Сеяре о Хафызе. — Не старый еще. Лет пятьдесят, не больше. Для своих лет хороню выглядит…

Женщины разошлись, когда у ворот усадьбы затарахтел грузовик.

Из кузова спрыгнул Залоглу, помог спуститься Ясину.

Залоглу весь сиял.

Гюлизар демонстративно прошла мимо, по-хозяйски оглядела двор и поднялась по лестнице господского дома. Только закрыв за собой дверь, Гюлизар почувствовала, как она одинока. Захотелось плакать навзрыд.

Ее позвали, и она нехотя спустилась вниз.

Стемнело. Яркие фары грузовика освещали довольное улыбающееся лицо Залоглу.

— Порядок! — крикнул ей Залоглу. — Дела на мази. Ясин-ага уже половину денег отдал. После свадьбы отдаст и остальные. Дядя говорил с Джемширом. Ах, что за человек мой дядя! Скажет: «Умри, Рамазан», — умру. Нет больше таких людей, правда?

Гюлизар не ответила. Взбежала по лестнице, вошла в кухню и заперлась изнутри. Прибежавший следом Залоглу подергал дверь.

Гюлизар слышала, как он кричит за дверью, просит открыть. Она не двинулась. Громко всхлипывая, она плакала в темной кухне. Она молодая, красивая. И она приберет бея к рукам, а Гюлизар будет у нее в служанках…

— Тебе говорят, Гюлизар, — Залоглу барабанил в дверь кулаком. — Открой! Послушай, что я тебе скажу! Радостное для тебя известие, открой, говорю!

Она встала, открыла дверь. Пусть приезжает, пусть забирает себе бея. Пусть. Страшнее смерти ничего не бывает. Можно уехать в город, поступить в «заведение»…

Залоглу твердил:

— Ты же знаешь, что я тебя не брошу. Между нами все останется по-прежнему, слышишь? Все как прежде останется.

Гюлизар не слушала. Ей было все равно.

Ясин-ага застал Джемшира и цирюльника Решида в глубоком унынии. С помощью полиции они вернули Гюллю, но что делать дальше — не знали. Оба выглядели растерянными.

Гюллю пожелтела, осунулась. У нее уже не было слез, она охрипла от крика. «Не хочу, не выйду за этого клоуна, — твердила она. — Убейте меня, повесьте, на куски разрубите — не выйду за него! Знать вас никого не хочу! Кемаль — и все тут, за другого никогда не выйду!»

Конечно, они не собирались посвящать Ясина-ага в эти семейные неприятности. Они даже виду не подали. Выпили кофе, выкурили по сигарете, поговорили о том, о сем и перешли к главному. Как и договаривались, Ясин-ага отсчитал Джемширу половину обещанных денег. «А после свадьбы, — сказал при этом Ясин-ага, — даст бог, и остальные пятьсот получишь». И, посидев для приличия еще немного, ушел.

Что было делать? Пятьсот лир — вот они, еще пятьсот в карман просятся… А девчонка и слышать ничего не хочет.

Под вечер Решид сказал:

— Послушай, брат, знаю, чем горю помочь.

— Водкой?

— Водкой! Пошли.

Они закрыли цирюльню и отправились.

Шашлычная Гиритли, как всегда, оказалась битком набитой. Пустовал только их столик в самом углу. Толстяк Гиритли велел обслужить их вне очереди. После первой же рюмки Джемшир погрузился в мрачное раздумье. Пятьсот лир во внутреннем кармане пиджака не давали ему покоя. Достанься они ему от кого-нибудь другого — он бы рукой махнул: сдержал слово — хорошо, не сдержал — тоже ладно. Но ведь он имеет дело с Музафер-беем. С Музафер-беем так не пойдет! Музафер-бей — бесстрашный человек. Он не считает нужным давать кому-либо отчет в своих поступках, он и прибить может. Ведь он, говорят, одним ударом свалил с ног самого пашу. И никто с него не спросил. А самое главное, Джемшир был его вербовщиком, жил на то, что Музафер-бей давал ему заработать, ел его хлеб и надеялся прокормиться около него до конца дней своих. Нет, Музафер-бея он обманывать не станет. Сдержать слово — в его же собственных интересах.

Они переглянулись с Решидом. Что будем делать? — вопрошал взгляд Джемшира. Ей-богу, не знаю, — словно отвечал Решид. Впрочем, Решид-то давно знал, что делать. Убрать «черномазого». У девчонки ведь все надежды на него одного. Вот и убрать его. И преспокойно вышла бы за кого отец велит. А не то — плакали их денежки да мечты пожить припеваючи. Неделю можно протянуть, — соображал Решид, — ну две, от силы — месяц, ссылаясь на то, что, мол, невеста больна. А потом? Потом придется вернуть пятьсот лир задатка или отдать девушку.

— Научи меня, Решид, посоветуй. Я совсем растерялся, не знаю, что и делать. Посоветуй.

Решид покачал головой.

— Или я не об этом думаю?

— Деньги-то мы у них взяли.

— Взяли.

— Если не отдадим девчонку…

— Надо будет вернуть деньги, — безжалостно закончил Решид.

Джемшир согласился.

— Надо.

— Так не отдавать же то, что уже в кармане?! Да еще столько же в руки лезет… Вот глупая, — искренне возмутился Решид. — Была бы ведь госпожой в огромном имении самого Музафер-бея.

Джемшир только поддакивал.

— И нас бы всех выручила, а, Джемшир?

— Да-а-а.

— Хотя бы под конец жизни пожили немного. Ведь не вечен же бей.

— А мы ему век укоротим — нагоним в имение все мое отродье…

— Ох-хо-хо… Моя дохлятина совсем было переезжать собралась, все песни звенела, частушки распевала, со всеми соседями перессорилась, это пока девчонка-то не убегла. Что за народ эти бабы! Ничего ей не надо — спит и видит ягнят. Бредит ими. А как девчонка убежала, у нее будто язык отнялся… Ты дал бы мне сотенку из этих, а, Джемшир?

Джемшир даже напрягся весь, но вида не подал, что жалко. Перелистал во внутреннем кармане пять сотенных бумажек, вытянул одну и протянул Решиду. Тот жадно схватил ее и с убежденностью, которую ему придала сотенная купюра, заговорил: