Нино Палумбо - Заплесневелый хлеб

Мобилизация духа с помощью слов, которые сотни итальянцев впитывают в себя через жерла репродукторов, глотают со страниц газет. И теперь еще были люди, которые с интересом читали их, но ни в умах, ни в сердцах людей читать нельзя!

«Мы не свернем с нашего пути!»

Этот новый призыв был брошен в толпу, собравшуюся на площади Венеции 8 сентября, которое стало еще одним роковым днем.

Двадцать тысяч римских авангардистов маршировали по виа Имперо! А солдаты фашистской милиции и волонтеры отправлялись на войну в Африку.

«Вот слова, которых вы ждете в этот день: мы не свернем с нашего пути!»

Это был действительно жаркий день и потому, что стоял знойный римский сентябрь, и потому, что парадная форма, марши и воинственные речи вновь разжигали пыл у тех, кто верил в свою «особую миссию» в мире.

Так почему же не смириться? Почему не подчиниться? Тому, кто вовремя сумеет удержаться, даже на дне колодца, легче как-нибудь уцелеть.

Нет! В Милан! В этом огромном городе, правда, нетрудно затеряться, но зато возможностей найти работу там неизмеримо больше. Старшему сыну уже четырнадцать лет, Паоло — тринадцать, дочери — двенадцать, все вместе они что-нибудь да найдут. Лишь бы Джузеппе сдержал свое слово. Лишь бы одолжил ему обещанные пять тысяч лир. Этот совершенно чужой, взбалмошный, но в глубине души честный человек сказал ему:

— Хорошо, я понял. Приходи ко мне, и я тебе дам денег.

А он даже ничего не просил у него. Просто сказал, чтобы кому-нибудь излить душу, и глядел на Ассунту, которая казалась воплощением страдания.

— Когда у тебя будут деньги, ты мне вернешь. А не то мне отдадут твои сыновья когда-нибудь.

Теперь Амитрано не сомневался: у Джузеппе не только золотые руки, но и сердце золотое! Его мать всегда говорила это. Ассунта же сказала:

— Обязательно найдется какая-нибудь добрая душа, которая посочувствует несчастным беднякам.

Бегство, самое настоящее бегство! Вот уж, действительно, знаешь, где родился, да не ведаешь, где помрешь!

В три часа дня Амитрано проводил всех из дому, запер дверь и поручил Джузеппе отдать ключ домовладельцу. В вагоне третьего класса они заняли целиком два купе. На сетки и под скамьи рассовали четыре свернутых тюфяка, четыре чемодана, разобранную и упакованную швейную машину «Зингер» и большой ящик с инструментами Амитрано.

Купе были длинные, открытые, с деревянными скамейками, и пассажиры с интересом наблюдали за семейством Амитрано, когда оно садилось в вагон. Кто-то помог влезть Ассунте и ее четырехлетней дочке. Кто-то подсобил Амитрано втащить в купе вещи. Подошел кондуктор и внимательно посмотрел на них. Потом потребовал багажный билет.

— Это ручной багаж, — коротко отрезал Амитрано, продолжая грузить вещи.

— Все это вот? — кондуктор покачал головой и велел Амитрано поторапливаться.

Наконец Амитрано влез в вагон, пересчитал членов своего семейства: шестеро детей и жена. Указал каждому его место, дети расселись по скамьям. Он с Ассунтой, малышкой в корзине, где она, впрочем, уже с трудом помещалась, и еще одним ребенком заняли первое купе. Рядом, во втором купе, разместились четверо старших ребят.

Поезд тронулся. Никто не сказал «прощай» городу, который они покидали. Даже Ассунта, каждую среду в любую погоду ходившая на поклон к святому Николаю, покровителю Бари. Она только тихо плакала, крепко сжав губы, чтобы не услышали другие пассажиры. Амитрано бросал на нее взгляд и сразу же отводил глаза. Он принимался пересчитывать багаж, потом смотрел на детей, пересчитывал их тоже. Говорил несколько ободряющих слов жене и опять пересчитывал вещи. Одно, два, три, четыре… и так до десяти.

Весь их «дом» уместился в этих десяти местах багажа. Здесь было все самое необходимое для обзаведения хозяйством. В тюфяки были закатаны простыни и подушки, а тюфяки завернуты в дырявые, расползающиеся одеяла. Все это было тщательно перевязано веревками.

Они опять перебирались в более крупный город.

В Милан, где, как сказал Амитрано две недели назад, вернувшись из «разведывательной поездки», каждый желающий находит себе настоящую работу.

За две недели весь их домашний скарб был еще раз пересмотрен и все, что можно было продать, продано.

— В Милане мы постепенно обзаведемся всем заново, — говорил Амитрано жене. Он забыл, что почти то же самое, но с еще большей уверенностью, говорил меньше года назад.

Поезд мчался вперед. Время от времени Амитрано внимательно поглядывал на детей, взглядом спрашивая, не нужно ли им чего. Они пожимали плечами и поспешно отворачивались. Они чувствовали себя жалкими, побитыми собачонками, и не потому, что им приходилось молчать, — они знали, что так нужно, — но каждый из них ощущал, что кончился еще один период их жизни.

— Далеко едете? — спросил какой-то пассажир у Амитрано, посмотрев на верхние полки и убедившись, что оттуда ничего не свалится ему на голову.

— В Милан, — Амитрано взглянул на пассажира и, как бы подтверждая свои слова, несколько раз кивнул головой. Разве не понятно было, что они едут далеко? Ведь он видел, как все они молча сидят на скамьях и озираются по сторонам. Разве не угадал он этого по его глазам и глазам жены?

— Да… Надо быть смелыми людьми, — сказал пассажир и оглядел их всех, одного за другим, посмотрел и на их вещи.

— Отчаяние! — отвечал Амитрано. — Голод! Семь ртов. Один уже в Милане. Он ездил со мной две недели назад и сразу же нашел себе работу. Рассыльным в сапожной мастерской. Что ж делать? Здесь мы умирали с голоду. Что может тут сделать отец семейства? Один-одинешенек. А в Милане хватит работы для всех. Было бы желание. А у нас оно есть. — Он посмотрел на жену, потом на всех детей по очереди.

Пассажир кивнул головой и больше ничего не спрашивал. Но порой он поглядывал на них, словно хотел понять, что за желание работать может быть у этих детей, из которых младшему четыре года, а старшему — четырнадцать.

Амитрано его понял.

— Пока что будут работать старшие, — сказал он, указывая на Марко и двух дочерей. — Так что, кроме моей получки, будут еще две или три в конце каждой недели. Они хотя бы перестанут быть обузой для семьи. Позже, один за другим, начнут работать и остальные.

Пассажир сошел в Фодже и пожелал им удачи. Амитрано кивнул головой и замкнулся в молчании. Он изредка поглядывал на детей, на жену, на багаж, но не произносил ни слова.

Ассунта присматривала за детьми, то и дело спрашивая, не нужно ли им чего-нибудь. Сначала дети ото всего отказывались, но потом стали робко проситься в уборную, хотели поглядеть в окно. На холод и голод они не жаловались. Только часто позевывали, в животе у них урчало, и они крепко сжимали ножонки, подсунув руки под колени. Около часа дня каждый из ребятишек съел по два сырка «моццарелла». То была последняя кража, совершенная Амитрано сразу же по возвращении от Джузеппе.