Франсис Карко - Горестная история о Франсуа Вийоне

— Отпусти!

— Нет! — отрезал Колен.

Франсуа перешел на крик:

— Отпусти меня! Отпусти!

— Перестань! — рявкнул Ренье.

Он помог Колену справиться с Франсуа, и тому, как он ни вырывался, пришлось подчиниться друзьям. Да и как бы он смог вырваться? Удерживаемый Коленом и Монтиньи, он был стиснут в толпе, где каждый становился на цыпочки, чтобы лучше видеть. Франсуа хрипло, тяжело дышал. Тупо, как пьяный или внезапно вырванный из сна человек, он смотрел на эшафот, на который как раз поднимались палач и его подручный, готовые исполнить то, что им положено. У Франсуа было ощущение, будто его гнетет какая-то чудовищная тяжесть. Его вновь охватила дрожь, она все усиливалась и вскоре колотила его так, что Колен и Ренье, переглянувшись, ослабили хватку. Но Франсуа даже не заметил этого. Он трясся, всхлипывал и порой плачущим голосом произносил какие-то неразборчивые слова.

— Что он говорит? — спросил Колен.

Ренье в ответ мотнул головой в знак того, что не понимает, а Франсуа, для которого затянувшееся ожидание казалось невыносимой пыткой, все так же трясся и стучал зубами.

Наконец палач поднялся и помог взойти на эшафот приговоренным, которых сзади подталкивали лучники, и теперь их видела вся толпа. По ней пробежал глухой ропот, сменившийся мертвой тишиной, и судебный пристав стал читать приговор. Рядом с цыганкой стоял лишь один приговоренный, второй будет повешен одновременно с ним у ворот Сен-Жак. Выглядел он совершенно невозмутимым. Его подвели к виселице и казнили первым не без некоторого даже изящества. Лицо Франсуа, наблюдавшего за казнью, было мертвенно-зеленым. Настал черед женщины, ноги у которой были по-прежнему связаны. Палач подошел к ней, подхватил на руки и поставил под виселицей. И тут вдруг всем стало очевидно, какая она стройная, как прелестно сложена. Многие мужчины отворачивались, другие же, напротив, тянулись на цыпочках, чтобы лучше ее разглядеть. Франсуа зажмурил глаза, потом снова открыл и с каким-то невыносимым ужасом пристально следил, как цыганка вытягивала шею, когда ей надевали петлю; при этом почти неслышно он быстро-быстро повторял:

— Женское тело… Женское тело…

— Да заткнись ты! — зло бросил ему Колен.

Но даже он, несмотря на всю свою очерствелость, ощутил ледяной холод, бегущий по спине, когда палач, вздернув цыганку, склонился в поклоне и медленно выпрямился.

— Идемте отсюда, — с трудом выдавил из себя Монтиньи. — Пошли, Франсуа!

— Франсуа! — окликнул школяра Колен.

— Возвращаемся в город, — произнес Ренье.

Толпа в безмолвии влекла их за собой.

Конные стражники, составляющие эскорт господ из парламента, без всяких церемоний прокладывали дорогу в толпе. Иногда чья-нибудь лошадь начинала ржать, всхрапывала, но всадник успокаивал ее, и она снова шла ровным шагом.

— Смотри, — сказал Колен, — сколько вооруженных людей. Тоже зарабатывают свой хлеб.

— Да, бесчестьем, — бросил Ренье.

— Зато работа непыльная, — заметил Колен.

Франсуа брел с ними, стиснув зубы, и больше они не обменялись ни словом. По улице Сен-Дени, многие обитатели которой остались в домах и теперь разглядывали толпу, троица друзей вошла в Париж. Возле рынка Колен свернул влево на большую улицу Сен-Мартен, по которой они все в том же мрачном настроении дошли до реки… Там Колен, у которого был задуман некий план, предложил зайти куда-нибудь перекусить и заодно выпить, чтобы прийти в себя. Франсуа и Ренье не имели ничего против. Франсуа согласен был на все, готов идти куда угодно, хоть на край света. Он был до того потрясен, что даже не понимал, где находится. Ему все еще чудилось, будто он по-прежнему стоит в толпе, окружающей виселицу, и ошеломленно смотрит на тело, судорожно дергающееся в петле. Похолодевший, внутренне оцепеневший, он видел только это тело, такое нежное, такое хрупкое. Одно-единственное. Тело женщины, что будет вот так висеть много дней, сперва окостенеет, станет твердым, а потом начнет пухнуть, и из него потечет вонючая жижа, прежде бывшая жизненными соками. Это было донельзя отвратительно: тело женщины, что, натягивая веревку всем своим весом, продолжало медленно, почти незаметно вращаться вместе с ней. Отвратительно и возмутительно. Однако Франсуа испытывал не только отвращение. Он чувствовал что-то наподобие любви и жалости к этому насильственно умерщвленному телу, и когда веревка закручивалась и раскручивалась с тихим шорохом, который можно услышать, если приложить к ней ухо, Франсуа казалось, будто это звуки, свидетельствующие о том, что тело продолжает жить и готовится к тайному действу, что с чуть слышимым урчанием будет совершаться в нем. А может, он это знал? Да, пожалуй, знал, как знал смрад, что приносит летом ветер от Монфокона [14] Монфокон — холм за стенами средневекового Парижа, где стояла воздвигнутая еще в XII в. знаменитая виселица. . При воспоминании об этом смраде все внутри у него переворачивалось, но вскоре ощущение вони снова заместилось образом цыганки, и Франсуа горько сожалел, что она мертва.

Из задумчивости его вырвали взрывы смеха, и он не сразу понял, где находится; несколько девиц весело смеялись над ним.

— Какой красавчик! — воскликнула одна. — Смотрите, он весь в мечтах!

— Хотела бы я знать, о ком он мечтает, — кокетливо промолвила другая.

— Отстаньте! — хмуро буркнул Франсуа.

Однако, увидев среди девок Колена и Монтиньи, он начал что-то соображать и принялся осматриваться вокруг.

— Вот твоя кружка, — сказал Колен.

— А? Хорошо.

— Ты что, выпить не хочешь?

— Нет, хочу, — пробормотал Франсуа, поднес было кружку ко рту, но пить не стал, а наклонился к Монтиньи и поинтересовался, где они находятся.

— В кабаке у толстой Марго, — ответил Ренье.

— Вот оно что…

— А вот и Жаннетон, — продолжал Ренье, привлекая к себе девицу в модном высоком колпаке, что сидела рядом с ним.

Франсуа улыбнулся и сказал:

— Ренье много говорил мне о вас.

— А обо мне? — поинтересовалась сдобная особа с большущими круглыми, как арбузы, грудями, которые чуть ли не наполовину выпирали из бархатного платья. — Обо мне Ренье что-нибудь рассказывал?

— О! — воскликнул Франсуа. — Вам он мог бы воздать только самую высокую и сладостную хвалу!

— Вы только послушайте его! — жеманно произнесла польщенная красотка. — С виду сухопарый, тощий, а слова — что мед!

— Да уж, он такой! — рассмеялся Колен. — Прямо тебе демон — искуситель.

— Точно! Точно! Демон!.. — со смехом закричали девки. — И до чего хорош собой! Черный! Лукавый! И какой хитроумный!

— Тихо! — прикрикнула на них женщина, которой Франсуа только что так куртуазно ответил, и похоже, у нее была над ними какая-то власть. — Демон он или нет, мне наплевать.