Франсис Карко - Горестная история о Франсуа Вийоне

Держа в руках свое сочинение, Франсуа, одетый бедно, но аккуратно, явился в дом прево и заявил, что его ждут. Слуга провел его через анфиладу богато украшенных и расписанных просторных комнат в залу, где стоял в окружении дам Робер д’Эстутвиль, который поначалу не мог взять в толк, кто пришел к нему и чего он хочет.

Наконец разобравшись, он недовольным голосом бросил Вийону:

— Я хотел видеть тебя утром, а не сейчас.

— А я не понял, — изображая безмерное смущение, объяснил Франсуа.

— Ладно, поверим, — буркнул прево. — Насколько я тебя знаю, ты понадеялся избежать выволочки. Зря. Свое ты получишь по полной мере. Идем-ка со мной. Сейчас мы с тобой разберемся. — И, подведя Франсуа к дамам, прево объявил с улыбкой: — Позвольте представить вам: самый беспокойный и вредный школяр в Париже. Это он украл камень «Говеха черта». Как видите, он даже не отрицает этого.

Смущенный Франсуа промолвил:

— Если бы я знал, что мне придется устыдиться этого перед столь блистательным собранием, я ни за что не стал бы этого делать.

— Поди ж ты! — удивился Робер д’Эстутвиль. — Я и не знал, что он такой куртуазный. Он, оказывается, за словом в карман не полезет. А что это за бумага у тебя свернута? Прошение?

— Мессир, — пробормотал Франсуа, — я не смею…

— Давай сюда, — приказал прево, развернул лист дрянной бумаги, бросил на нее взгляд и удивленно спросил: — Что такое? Это никак стихи? Ты что, поэт?

Насупив брови, он стал читать балладу Вийона и, удивленный тем, что она так красиво и ладно написана, поднял глаза на школяра.

— А твой дядя мне ни словом не обмолвился об этом.

— Он не знает, — чуть слышно объяснил Франсуа.

— Как и о многом другом.

Франсуа утвердительно кивнул, но, видя, что Робер д’Эстутвиль протянул балладу жене, чтобы и она прочла ее, склонился в поклоне и обратился к Амбруазе де Лоре:

— Сударыня, я попытался в стихотворении воспроизвести ваше благородное имя, и вдохновение пришло мне на помощь.

— Какие прелестные стихи! — воскликнула Амбруаза де Лоре. — Они делают мне честь.

— И мне тоже, — промолвил прево. — И все-таки, дьявол меня побери, забавная получается штука. Днем этот милый юноша, вместо того чтобы учиться, сочиняет стихи, а ночью осаждает кабаки, развлекается с девками, ворует и учиняет грабежи. Какое огорчение для его дядюшки! Поэт и непотребный гуляка в одном лице, так, что ли? Что ты на это скажешь?

— Поверьте мне, я образумился, — пообещал Франсуа, поняв по словам и тону Робера д’Эстутвиля, что тот еще не даровал ему своего прощения. — Я поступал безрассудно. И, осознав это, я уже сам наказал себя.

— Значит, ты обещаешь исправиться?

— Да! — воскликнул Франсуа.

— Ну хорошо, — смягчившись, но стараясь не слишком это выказывать, произнес прево, — приди ко мне сюда завтра утром, и я с тобой потолкую.

Прево устроил жесточайший нагоняй, но зато Франсуа получил возможность бывать на приемах у Амбруазы де Лоре и завязал там дружбу с богатыми молодыми людьми, у которых перенимал изысканные манеры. Особенно пошло ему на пользу общение с утонченным Жаном Рагье. У Амбруазы де Лоре Вийон познакомился еще и с блистательным шутником Жаном Шапленом, одним из двенадцати приставов Шатле, а также с другими служителями из этой тюрьмы, такими, как мэтр Гарнье, Жан Мотен, Никола Роне, которые пользовались благосклонностью — не без выгоды для себя — парижского прево. Все они были весьма важные, лощеные персоны, умевшие говорить с дамами крайне игривым тоном, и, наблюдая за ними, Франсуа всячески старался перенять их манеру изъясняться, дабы чаровать подруг Амбруазы де Лоре, тем паче, что одна из них, по имени Марта, покорила его буквально с первого взгляда.

Она была удивительно красива, с необыкновенно свежим лицом, однако победы не сделали ее ни заносчивой, ни презрительной.

Франсуа не ухаживал за ней, он только пожирал ее глазами, и Марта была благодарна ему за то, что он не предпринимал обычных в таких ситуациях шагов. И все-таки он раздражал ее своим нелепым поведением; когда она его видела, ее все время подмывало засмеяться. И это называется буян и гуляка! Марту окружали другие молодые люди, гораздо более веселые и привлекательные, к примеру, Перне де ла Барр, стражник Шатле, надзиравший за непотребными девками, который, нисколько не смущаясь, рассказывал про свои приключения, да так убедительно, что ему просто невозможно было не поверить. Этот Перне был большой забавник; он был остроумен, тогда как Вийон, к тому же ходивший в поношенном вытертом платье, явно не умел держать себя.

— Вы покорили его, едва он вас увидел, — сказал Перне Марте, указав на поэта, — и он утратил дар речи и всякую уверенность в себе.

— Но не может быть, чтобы до такой степени! — воскликнула Марта.

— Уверяю вас.

— Вот что. Подведите его ко мне. Я не хочу, чтобы из-за меня он пребывал в таком смятении.

Франсуа казалось, что это ему снится. Марта приняла его так приветливо и с такой обходительностью, что какое-то время он только восхищенно смотрел на нее, но вскоре привык и отвечал на вопросы в присущей ему живой и, быть может, чрезмерно красочной для подобного общества манере. Перне был восхищен его остроумием. Марта улыбалась ему, и очень скоро между ними тремя возникло некое тайное дружество, весьма радовавшее их.

— А ведь он не глуп, — отметила девушка, — и не груб.

И всякий раз, когда она говорила о Вийоне с Перне, тот, прекрасно зная, какую жизнь вел поэт, приговаривал:

— Погодите, погодите. Он еще удивит вас.

Раза два или три Марта и Франсуа, встретясь в Париже на улице, имели удовольствие обменяться приветствиями. Франсуа заливался краской, смущался, но девушка не подавала вида, что замечает его смущение. Иногда Перне де ла Барр сопровождал Марту на прогулки, и Франсуа присоединялся к ним. Беседуя, они доходили до кладбища Вифлеемских младенцев, слушали проповедь в монастыре или любовались поразительными росписями. А рядом на кладбище торговцы книгами, разносчики раскладывали свой товар прямо на могилах. Продавцы пышек, вафель, печенья, сушек зазывали покупателей, и хотя длинные ряды могильных холмиков, поросших зеленой травой, напоминали каждому об их общем человеческом уделе, скорбящие встречались здесь куда реже, чем кавалеры со своими дамами или девки, которые приставали к мужчинам с предложениями продажи белья, уводили с собой желающих, а там уж предоставляли им товар совершенно другого рода.

— Взгляните! — воскликнул Франсуа перед фреской, изображающей пляску смерти, в которой участвовала череда мертвецов, полуистлевших, с отпадающими кусками плоти. — Это же здорово — знать, что станет со всеми нами, чтобы, пока мы живы, веселиться и наслаждаться жизнью.