Этель Войнич - Все романы в одном томе

— В Новый год все обещания нарушаются! — беспечно отвечал он, угрюмо наблюдая, как она развязывает сверток.

Кто бы мог заподозрить, что она способна на такую жестокость? Бросить в лицо старику, своему гостю, его мучительную и постыдную тайну!.. А Рене? Кто дал ему право рассказывать Маргарите секреты Маршана?

Внезапно лицо его прояснилось. Какая нелепая мысль пришла ему в голову! Ей, конечно, никто ничего не говорил, — это доказывают ее слова. Если б только Маргарита знала, она, конечно, не коснулась бы этой темы. Она задела больное место в полном неведении. Как он мог подумать, что Рене проболтался? На Рене можно положиться.

Восторженный возглас Маргариты прервал его размышления:

— Какая прелесть! И как вы догадались выбрать душистый майоран? Рене, наверное, сказал вам, что это мои любимые цветы. Посмотрите-ка, доктор!

Белая шаль, очень тонкая и мягкая, была расшита по краям цветами душистого майорана. Когда Маргарита развернула блестящие складки, оттуда выскользнула карточка. Она подняла ее и пробежала написанное на ней четверостишие. Потом перечла его еще раз, растерянно хмурясь.

— Это ведь по-английски? Какое странное написание слов! Должно быть. это старинные стихи? Нет, дайте я попробую прочитать сама.

Феликс наклонился над Маргаритой и стал объяснять ей непонятные слова. Он стыдился своих несправедливых подозрений.

Девушка подняла глаза, щеки ее порозовели.

— Какая прелесть! Где вы их отыскали?

— Это всего-навсего английские стихи, которые вы презираете. Вы найдете их в одной из этих отвергнутых вами книг. Маргарита подняла руки вверх.

— Сдаюсь! Я покорна, как граждане Кале, и завтра же возьмусь за самую толстую книгу. Вы глядите на меня с сочувствием, доктор, и вы совершенно правы — смотрите, какая она толстая.

— Впервые слышу, что Маршан способен смотреть на кого-то с сочувствием, — сказал вошедший с Бертильоном Рене. — Майоран, Феликс? Но ведь вы говорили, что на шали будут маргаритки?

— Я передумал, — ответил тот. — Не люблю маргаритки.

— Не любите маргаритки? Но почему же?.. — в один голос удивленно воскликнули брат и сестра. Феликс рассмеялся.

— Неужели это такое преступление? Нет, я их люблю, но они смущают меня. У них такие ужасно большие чистые глаза, что я пугаюсь при мысли, сколько тайн им должно быть известно…

— Да, но они умеют молчать, — заметил Маршан. На другой день Рене увидел, что Маргарита пробует читать Чосера.

— Его язык слишком архаичен, — сказал он. — Не попробовать ли нам Шекспира? Можно выбрать какую-нибудь пьесу и читать ее в лицах.

— Но он заикается.

— При чтении — никогда. Я не представлял, как могут звучать английские стихи, пока не услышал его.

Когда пришел Феликс, Маргарита предложила читать Шекспира.

— Если уж я обречена изучать английские стихи, я хочу послушать, что из них можете сделать вы. Рене утверждает, что в вашем исполнении самые плохие звучат великолепно. Это правда, что в Манаусе вы мучили Рене Мильтоном, а он полюбил его? Я послушная ученица, но предупреждаю — Мильтона читать не буду. Это мое окончательное решение.

— Когда у Рене был приступ лихорадки, я развлекал его «Самсоном». Надеюсь, он ему понравился; но, как бы то ни было, эти стихи мне слишком дороги, чтобы расточать их на легкомысленную девицу, неспособную их оценить. Вас ждет «Генрих Шестой» — все три части — в наказание за непочтительность к Мильтону.

— Смилуйтесь над ней, — запротестовал Рене. — Это слишком жестоко. Давайте возьмем «Ричарда Третьего», над ним по крайней мере не уснешь.

— Нет, я не позволю обучать свою ученицу бранным словам.

— Боитесь, как бы она не использовала их, если вы засадите ее за Мильтона?

— Да, например «паук раздувшийся» — подходит? Конечно. Но смею заметить, кривая з-злая жаба может оказаться чувствительной. Нет, мы возьмем «Генриха Пятого» — будет урок английского языка, и только — Вы, мадемуазель, будете принцессой Катариной, она тоже недолюбливала английский язык. А Рене будет Флюэлленом.

Рене посмотрел на Феликса и рассмеялся.

— «Коль скоро ваша милость честный человек»? И даже если ваша милость не таковы. Не огорчайся. Ромашка, «Генрих Пятый» — вещь вполне сносная.

— Что-то не верится, — надувшись, ответила Маргарита. Ее и Феликса охватило какое-то буйное веселье. За ужином они наперебой поддразнивали друг друга, а когда со стола было убрано и книги открыты, они никак не могли успокоиться. Пока читался пролог и диалог двух епископов, они вели себя как расшалившиеся дети, подзадоривая друг друга на всякие глупости. Маргарита впервые показала Феликсу, как она умеет перевоплощаться, и архиепископ кентерберийский в ее исполнении был таким великолепным шаржем на отца Жозефа, что при словах:

Рене расхохотался. Рассуждения о салическом законе она читала и приподнято-торжественном тоне.

Хотя Маргарита никогда не покидала пределов Франции, у нее было прекрасное английское произношение, а легкий акцепт лишь усиливал напыщенность, которую она вложила в заключительные слова архиепископа:

Не окончив строки, Маргарита опустила книгу.

Мы давно привыкли к этому. Но почтенный старец невыносимо скучен. И Шекспир весь такой?

— Не совсем. Давайте пропустим две-три страницы. Пистоль и Ним понравились Маргарите, но — когда снова появился король, она сделала грустное лицо.

— Боже мой, снова длинные речи! Через мгновение она уже не поддразнивала. Феликс читал речь короля, обращенную к лорду Скрупу Мешему:

Эти слова были произнесены таким глубоким голосом, что заставили Маргариту взглянуть на Феликса. В лице его не осталось ни кровинки.

«Неужели то была женщина?» — подумала Маргарита, как когда-то Рене. Она посмотрела на брата. Он слушал затаив дыхание, не двигаясь, завороженный великолепием стихов, переливами чудесного голоса. Глаз Феликса он не видел.

Она слушала, холодея от страха. Нет, то была не женщина. В его сердце таилась незаживающая рана, но нанесла ее не женщина. Она была уверена в этом.