Луи Арагон - Французская новелла XX века. 1940–1970

Встать на сторону угнетателей или угнетенных — подобный выбор приходится делать героям французской прозы и сегодня. Героиня Роблеса (новелла «Гвоздики») должна предпочесть одно из двух: либо опознать — по требованию полиции — смельчака, расклеивавшего листовки, либо принять на себя ответственность за ложное показание: сохранив жизнь незнакомому человеку, она сохранила и свое человеческое достоинство.

Не всем дано вырваться из тьмы одиночества на простор человеческой солидарности. Но люди стремятся защитить себя от уныния будничных дней хотя бы ожиданием «праздника». Одни ищут его, отправляясь на поиски легендарного клада («Черепаший остров пирата Моргана» Ж. Арно), другие, готовясь к встрече с лесом, с поющей зеленью земли («На уток» П. Буля, новеллы М. Женевуа, «Прощай, Булонский лес!» А. Прево). Там они надеются забыть — хоть ненадолго — пустоту, гнетущую их в многолюдном городе: «…в Париже — пустота. Комнатка в предместье — пустая. Стол на площадке лестницы почти всегда пустой. На улице, в поезде, в метро — незнакомцы с пустыми глазами» (новелла А. Прево «Прощай, Булонский лес!»). Глаз подстреленного фазана, напротив, очень выразителен — он вопиет, взывает к совести, будит уснувшие воспоминания: герою Алена Прево кажется, что он снова лежит в изнеможении, истекая кровью, неподалеку от алжирского села… «Праздник» оказался иллюзией. Чтобы обрести гармонию с миром, нужны иные решения. Но «маленькому» человеку не так-то легко к ним подойти.

Чтобы резче противопоставить гуманистический идеал жизни мертвящей атмосфере буржуазности, писатели порой сознательно наделяют своих героев необычными судьбами: в повествование вторгается романтическая условность или фантастика. Психологическая достоверность характеров не позволила бы героям новеллы «Радуга» бросить вызов общественным предрассудкам. Но Андре Дотель, писатель-романтик, тревожно всматривающийся в однобокое развитие буржуазной цивилизации и противопоставляющий ей ценности человеческого духа, создал для них ситуацию исключительную: ливневый поток, подхвативший юношу и девушку, позволил им вкусить особую, нездешнюю любовь. С тех пор в грозу они всегда выбегают из дома — прочь от держащих их в плену скуки и лицемерия. В новелле Марселя Эме «Человек, проходивший сквозь стены» «нездешняя» сила помогает смирному клерку торжествовать над коллегами по министерству, придирой-начальником, полицией. Реальная действительность таких перспектив не открывает, уверен Эме, но фантазия делает человека всемогущим, хотя бы ненадолго.

Жанр новеллы выявляет самые различные возможности современной прозы: документального повествования («Последнее письмо» Коньо, «Национальная дорога» Муссинака) и авантюрной истории («Черепаший остров пирата Моргана» Арно); сказки («Маленький принц» Сент-Экзюпери, «Маленькие зеркальца» Бютора) и библейской легенды («Ной» Кайуа); психологической миниатюры («Возвращение пленного» Моруа, «Дженни Мервей» Вайяна) и фантастической аллегории («Человек, проходивший сквозь стены» Эме).

Французская новелла мастерски пользуется иронией, — то создавая ситуации парадоксальные («Чем опасны классики» Вьяна), то рассказывая случаи, обычные для буржуазных нравов («Подпись» Буланже), то исследуя сложную логику человеческого характера. Ироническая интонация некоторых новелл заставляет читателя взглянуть на героя-рассказчика, веско аргументирующего свое право на «спокойную» жизнь, глазами автора, неприемлющего такой позиции. Так, например, к финалу своей исповеди «маленький» человек из новеллы Вюрмсера «Накипело…» кажется не столь уж безобидным: он упрямо хочет считаться «маленьким», чтобы раболепно отступить перед палачами. Само название новеллы — «Les involontaires» — многоаспектно: это и невольные признания, и «невольные» поступки, и опасные своей пассивностью люди: они презирают добровольцев — volontaires — и оправдывают свое предательство тем, что действовали «не по своей воле».

Лучшими своими произведениями французские писатели убеждают современника: социальная пассивность — сродни преступлению; тот, кто отходит в сторону, уступает дорогу слепой и грубой тирании. Вот почему большинство героев французской новеллы по-прежнему сопротивляются самой системе буржуазных ценностей, отстаивая право человека самоотверженно любить, увлеченно трудиться. Они стараются защитить не только себя, но и тех, кто растерялся, кто впал в отчаяние.

В январском номере журнала «Нувель ревю франсэз» за 1975 год прошла дискуссия о значении жанра новеллы сегодня. Едва ли можно согласиться с «оптимистическим» выводом ее участников, будто бы только новеллы — в силу их лаконизма — и способен еще читать современный читатель, «опустошенный вечным шумом, измученный скоростями, беспрерывно «торопящийся с того момента, как зазвонит будильник». Еще менее справедливо утверждение, что новелла, «схватывая мгновение», не претендует — в отличие от романа — на социальный анализ. Но в дискуссии верно зафиксировано основное направление развития новеллы: «она старается держаться ближе к земле, к реальной жизни». В этом смысле поиски французской новеллы и романа движимы одной целью: помочь современнику понять других и самого себя, разгадать причины отчуждения, противопоставить ему мораль взаимопонимания.

Новеллы, составляющие эту книгу, повествуют о классовых противоречиях и духовной стойкости, о трагедиях и надеждах, о нравственных испытаниях и росте самосознания французов в середине XX века. Внебуржуазная шкала ценностей, которой поверяют свои поступки многие герои современной французской прозы, помогает им искать путь к активной борьбе за торжество социальной справедливости.

Монмуссо родился в селении Люин (департамент Эндр-и-Луа-ра) в бедной рабочей семье. Его детство и школьные годы протекли в деревне Азей, на земле Турени, прославленной именами Франсуа Рабле и Поля Луи Курье.

В юности Монмуссо плотничал, работал на мукомольном заводе в Туре, а с 1910 года стал железнодорожным рабочим в Париже. Возмущенный капиталистической эксплуатацией, Монмуссо включается в стачечную борьбу. «Октябрьская революция… — свидетельствует он, — изменила ход истории во Франции и во всем мире».

Бессменный директор еженедельника «Ви увриер» с 1922 года, Монмуссо в том же году избирается генеральным секретарем Унитарной всеобщей конфедерации труда. Делегат II конгресса Проф-интерна, он вместе с Пьером Семаром встречался и беседовал в Москве с В. И. Лениным. Задолго до этой встречи Ленин «вошел в мою жизнь… под сильным воздействием реальности и опыта, — вспоминал Монмуссо. — В моем сознании Ленин и Октябрьская революция составляли монолит. Встреча в Кремле побудила меня совершить первый, решающий шаг к коммунизму».