Мигель Астуриас - Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

Подпись. Число.

Сеньор Президент.

Простившись с приятелем, Лусио Васкес помчался со всех ног к своей Удавихе, надеясь успеть вовремя и принять участие в похищении. Метеором пронесся он через площадь Мерсед, мимо фонтана, места страшного и недоброго, где окрестные женщины вдевали в иголку пересудов нитку воды, струящейся в кувшины.

«Ух, здорово будет! — думал на бегу убийца несчастного Пелеле. — Вот это дело так дело! Слава богу, быстро управился, теперь и повеселиться можно. Курицу сопрешь или еще что — все радость, а тут девку из дома тащат! Ух и здорово!»

Вот и трактир. Пробегая мимо собора, Васкес взглянул на часы и ахнул. Без малого два… А может, не разглядел? Поздоровался с жандармами, охранявшими дом Каналеса, и одним прыжком (тем, последним, что выскакивает из-под ног, как вспугнутый кролик) оказался у порога.

Удавиха прилегла, хотела до двух отдохнуть. Однако заснуть не удалось, очень уж разволновалась; и она ворочалась с боку на бок, сучила йогами, потела, зарывалась головой в подушку, то так, то эдак вытягивала руки — все зря, сон не шел.

На стук Васкеса она вскочила с кровати и кинулась к двери, тяжело пыхтя.

— Кто там?

— Это я, Васкес. Открой!

— Не ждала!

— Который час? — спросил он, входя.

— Четверть второго! — Она ответила сразу, не взглянув на часы. Так отвечают люди, которые долго ждали, считали минуты, пять минут, десять минут, пятнадцать, двадцать…

— А как же на соборных часах только что я видел без четверти два?

— Ох, не говори! Вечно у этих попов часы спешат!

— Скажи, тот парень не приходил?

— Нет.

Васкес обнял хозяйку, заранее зная, что за такие нежности придется поплатиться. Но нет. Удавиха, словно кроткая голубка, не сопротивлялась, и их соединившиеся уста скрепили любовное соглашение — все произойдет сегодня ночью. В комнате было темно, только теплилась свеча перед фигуркой Девы, у букета бумажных роз. Васкес задул свечу и бросил хозяйку на пол. Пречистая Дева растворилась во тьме, и два тела покатились по полу, сплетенные, как косы чеснока.

Кара де Анхель спешил к месту действия во главе небольшой шайки.

— Как только я ее выведу, — говорил он, — можете грабить дом. С пустыми руками не останетесь. Только смотрите — потом не болтать! В медвежьих услугах не нуждаюсь.

За углом их остановил патруль. Начальник заговорил с фаворитом, солдаты окружили остальных.

— Мы идем петь серенаду, лейтенант.

— Куда это, разрешите полюбопытствовать? — Начальник постукивал шпагой о землю.

— Тут близко, в переулке Иисуса.

— Что ж это у вас — ни гитары нет, ни маримбы {118} ? Интересные нынче серенады, без музыки!

Кара де Анхель сунул ему билет в сто песо, и все мигом уладилось.

Громада собора Мерсед загородила улицу — огромная черепаха с глазами-оконцами. Фаворит приказал входить в трактир по одному.

— Помните, трактир «Тустеп», — говорил он. — «Тустеп». Смотрите, ребята, не спутайте! «Тустеп», по соседству с тюфячной мастерской.

Головорезы разошлись в разные стороны, затихли их шаги. План бегства был такой: когда часы на соборе Мерсед пробьют два, несколько человек из шайки полезут на крышу генеральского дома. Услышав шум, дочь генерала откроет окно, поднимет тревогу, отвлечет тем самым внимание шпиков и жандармов, а Каналес, воспользовавшись замешательством, уйдет через парадный ход.

Ни дураку, ни безумцу, ни ребенку не пришел бы в голову столь нелепый план. И генерал и фаворит понимали, что это никуда не годится. Тем не менее они на это шли — потому что каждый из них знал, что успех зависит не от того. Каналес полагался на фаворита, фаворит — на Президента, которому сообщил по телефону час и подробности бегства.

Апрельские ночи в тропиках — вдовы теплых мартовских дней, грустные, заплаканные, зябкие. Кара де Анхель дошел до перекрестка, выглянул, подсчитал тени полицейских, медленно свернул за угол и прислонился к двери трактира. Он сильно приуныл — в каждом подъезде стоял жандарм, а шпики в штатском просто кишели на улице. Внезапно исчезла надежда «Я участвую в преступлении, — подумал он, — они его убьют, когда он выйдет из дома». И чем больше он думал, тем подлее ему казалось увести дочь обреченного. А раньше, когда он верил в успех, похищение представлялось ему таким рыцарским, таким привлекательным и благородным! У него не было сердца, и не из жалости содрогнулся он, подумав о ловушке, расставленной в центре города беззащитному, доверчивому человеку, который выйдет из своего дома, положившись на личного друга Президента, и вдруг поймет, что над ним жестоко подшутили, чтобы отравить его последние минуты и прикрыть преступление. Нет, не об этом думал фаворит, кусая губы, не потому была ему отвратительна гнусная, дьявольская интрига. Он обещал генералу свою помощь — тем самым взял под свое покровительство генерала и его дочь, приобрел какие-то права. И вот — эти права растоптаны, а он снова, как всегда, лишь слепое орудие, палач, наемный убийца. Чужой ветер несся по пустынной равнине его молчания. Незнакомые, дикие растения тянулись к влаге из-под его ресниц, задыхаясь от жажды, от нестерпимой жажды кактусов, жажды сохнущих деревьев, которую не утолит и влага небес. Отчего так сильна его жажда? Отчего сохнут деревья под проливным дождем?

Мелькнула мысль — вернуться, пойти к генералу, предупредить… (И он увидел благодарную улыбку его дочери.) Но он уже переступил порог — вот трактир, вот Васкес, вот его люди. Хорошо, что они здесь; хорошо, что Васкес заговорил:

— Вот и я. Пришел в самое время! Можете мной располагать, да. Я парень живучий, как говорится — двужильный, и не из трусливых!

Васкес говорил сдавленным голосом, чтобы выходило не так пискляво.

— Вы мне счастье принесли, — сипел он. — Вот я и хочу вам помочь. А то не взялся бы, нет, не взялся бы! Как вы сюда заявились, так у меня пошло на лад с хозяйкой. Теперь у нас все как у людей.

Как я рад, что вы здесь и готовы к бою! Люблю таких! — восклицал Кара де Анхель, горячо пожимая руку убийце несчастного Пелеле. — Ваши слова, друг Васкес, возвращают мне смелость, а то я уж было приуныл — что-то там много жандармов!

— Выпьем по маленькой, сразу полегчает.

— Вы не думайте, я не за себя! Мне не в первый раз. Я боюсь за нее. Сами понимаете, что хорошего, если нас схватят при самом выходе и отправят в тюрьму.

— Да бросьте, они все в дом попрут, только услышат про воров. Вы уж мне поверьте! Добычу почуют — побегут как миленькие!

— А не лучше ли вам с ними поговорить, раз уж вы здесь? Оки знают, что вы не способны…