Александр Амфитеатров - Сумерки божков

Но Наседкина, сложа руки на груди и опять-таки успев показать Мешканову, что они у нее — белые и «вкусные», мотала головою и на все его восклицания повторяла спокойно и сонно:

— Ай, нет, нет!.. Ай, нет, нет!

— Ай, да, да! — передразнивал ее режиссер, приседая пред нею, как дама. — Ай, да, да!

Она улыбалась, но стояла на своем:

— Ай, нет, нет!

— Ай, да, да! — упорствовал Мешканов. — Вы, ангел сверхъестественный, может быть, того, — придумать громкой фамилии не умеете? фантазия не богата? а? Так я, розан вы мой центифольный [209] …розан… центифольный… — Роза махровая (лат. centifolia — столепестная). , обработаю вам это в один секунд… Хо-хо-хо-хо!.. Двадцать годов сим рукомеслом промышляю. Прославлен за изобретательность, — хо-хо-хо-хо! По всем театрам России рассыпаны мои крестницы и крестники. Даровая коммерция и не будет вам стоить ни копейки. У меня псевдонимы, можно сказать, рассованы по всем карманам. Позвольте! Да, — вот я вас сейчас, не сходя с места… хо-хо-хо-хо!

Он сунул руку в жилетный карман, вынул перочинный нож и деловито выпучил молочно-голубые глаза свои на блестящее лезвие.

— Ножова? Ножина? Ножикова? Нет, это, — хо-хо-хо-хо! — не лучше Наседкиной… Сталь? Есть уже Сталь Амелия, знаменитейшее mezzo-soprano… Сталецкая? Великолепно звучит, и для вызовов хорошо, но, — черт ее побери! и такая есть! У нас же два года назад дебютировала и провалилась… Еще печать примет вас за нее, да и выругает задним числом: народ-то, не взыщите, неразборчивый, — рыло еще сколько-нибудь смыслят, а уха ни-ни! — так вот и жарят больше по рекламам, да по справкам из старых газет… хо-хо-хо-хо!.. Ни за что ни про что примете в чужом пиру похмелье!.. К черту Сталецкую!.. Позвольте! Я, наконец, задет в своем профессиональном самолюбии! Неужели я, Мартын Мешканов, не высосу вам красивой фамилии из перочинного ножа?! «Братья Завьяловы в Ворсме»… Завьялова? Совсем бы хорошо, но Завьяловых — и оперных, и опереточных, и драматических — яко песку морского, а Ворсма эта русопетская — верх безобразия… Ворсма, Жиздра, мездра, тундра — удивительно много слов в русском языке, от которых пахнет плесенью и тиною… [210] …Ворсма этарусопетская… — Ворсма— пристань на Оке и село (ныне город) в Нижегородской губернии (обл.). Русапёт (русак) — «вообще русский человек… кто особенно русит, хочет быть русаком» (В.И. Даль). Жиздра — приток Оки и старинный город в Калужской губернии (обл.). Мездра — слой шкуры (подкожная клетчатка). Эврика! Завьялова-Вормс! Хо-хо-хо-хо! Лучше быть не может! Благородно, сильно, красиво и… и даже иностранно! Это решено: вы должны быть Завьялова-Вормс!

— Ай, нет, нет! — отразила и это лестное предложение г-жа Наседкина все с тем же веселым упорством.

— By зет тре дифисиль [211] Вы слишком привередничаете (фр.). , мадмуазель! — почти уж и обиделся Мешканов, и уложил нож обратно в карман: — Но почему же вам не нравится? Объясните, почему?

Наседкина сделала серьезное лицо.

— Потому что я ненавижу ложь и не терплю в себе фальши. Я очень хорошо сознаю, что фамилия Наседкиной безобразна и будет мне вредить на афише, но — если я Наседкина, то и должна быть Наседкиною. Не хочу обманывать публику никакими Сталецкими и Завьяловыми-Вормс… Судьба меня обидела, сделала Наседкиною, — ну Наседкиной и надо за себя отвечать.

— Вот как? Хо-хо-хо-хо! Это, однако, очень интересно-с, какая у вас философия! Хо-хо-хо-хо! Любопытно и… и… довольно даже курьезно!.. Впервые слышу: у нас в опере дамы так не разговаривают…

Дебютантка продолжала методически и хладнокровно:

— Это все равно, как Александра Викентьевна все убеждает меня выкрасить волосы. Вы видите: они у меня недурны и густые очень, а цветом Бог обидел… грязная мочала какая-то! Можно подумать, что я никогда не мою головы! Самые мещанские и пошлые волосы, какие можно вообразить! Александра Викентьевна уверяет, что к моему цвету лица, — я ведь, вы видите, ужасно какая белая, — золотые волосы необходимы, обещает, что я стану чуть не красавицей. И это надо правду сказать: я в светлом и рыжем парике удивительно интересная! в совершенстве идет к типу моей наружности! А выкраситься все-таки ни за что себе не позволю… никогда!.. Потому что для меня представляется все равно, чем ни солгать: языком ли, волосами ли, лицом ли… одинаково скверно! Уж я такая: не могу!

— Для сцены-то гримироваться придется же… — заметил заинтересованный Мешканов.

Наседкина живо возразила:

— Это совсем другое дело! На сцене я в искусстве, а не в жизни! Там — освещение особое… Если не загримируешься, то публике — вместо лица — видна грязная доска. Да и потом — на сцене я не Елизавета Вадимовна Наседкина, но Тамара или Брунгильда — стало быть, не на Наседкину, но на Тамару или Брунгильду должна и походить… [212] Брунгильда — героиня тетралогии Вагнера «Кольцо Нибелунга» Но — в жизни?! Фамилию перемени, волосы выкраси… позвольте! ведь это же полный подлог личности! И — уж раз начала собою обманывать — почему ограничиваться фамилией и волосами? Я вот очень носом своим недовольна: кому Бог дает римский, кому греческий, а мне посадил какую-то нижегородскую картошку или грушу-скороспелку… что же — прикажете мне ехать в Париж или Лондон нос себе переделывать? Ведь теперь пишут в газетах и для исправления носа мастики какие-то придуманы. Ах, оставьте, пожалуйста! Предоставляю подобные пошлости другим! Природа не дала мне красоты, но я горжусь тем, что во мне кусочка поддельного нет, я — вся натуральная.

Она уставила в лицо Мешканова осторожный, пристальный взгляд, лукаво и опасливо ищущий сообщника.

— Говорят, теперь иные дамы дошли до такой хитрости, будто лица себе эмальируют и всю жизнь ходят в маске…

Она выждала паузу, что скажет режиссер. Он понял намек и — верный своему скользкому, легкомысленному театральному злоязычию для злоязычия — пошел навстречу.

— Бывает это, говорят… хо-хо-хо-хо!.. слыхал я, будто бывает…

— Я, может быть, слишком строга, — продолжала Наседкина, убедившись, что имеет дело, если не с единомышленником, то во всяком случае с малодушным поддакивателем, и уже гораздо осмелев в авторитетном на него напоре, — но, по моему простому мнению, женщина, которая позволяет себе подобные обманы, есть жалкая и пошлая женщина… я не могу питать к ней никакого уважения! Это хуже, чем — как другая фигурою фальшивит: вату в платье кладут, подушки резиновые… Мерзость! Отврат! Презираю!

— Хорошо вам браниться-то, хо-хо-хо-хо! — загрохотал Мешканов, бесцеремонно подсаживаясь к дебютантке и закидывая руку на спинку ее стула: — Бобелина, героиня греческая! [213] Бобелина, героиня героическая!.. — Прав.: Боболина — героиня войны за независимость Греции 1821–1829 гг.; в одном из сражений приняла командование кораблем. В 1825 г. стала жертвой убийцы. В лубочных картинках изображалась рослой богатыршей.