Жозеф Кессель - Экипаж. Лев. Лиссабонские любовники

— Мори будет молчать. Я его об этом попрошу. Стажер выпустил из рук перо и вполоборота повернулся к капитану, зашевелил губами, но не смог издать ни звука.

— Таким образом, — закончил Тели, — идя в битву, эскадрилья вспомнит о тебе с сожалением.

— Господин капитан, господин капитан! Послушай…

Эрбийон не смог продолжить. Тяжелые, неловкие рыдания, мужские рыдания стали душить его, и вместе с тем он с яростным протестом комкал, рвал на мелкие кусочки и разбрасывал свое неоконченное прошение.

— Не осуждай меня, господин капитан, — простонал он. — Я не испугался… Если бы ты знал…

Тели провел рукой по волосам стажера.

— Я знаю… — сказал он с милосердием, на которое никто из его товарищей не подумал бы, что он способен.

Эрбийон поднял на своего капитана лихорадочный, растерянный взгляд.

— Рапорт из жандармерии о Памеле только что получен, — продолжал Тели. — Я вовремя вернулся.

Затем последовало очень долгое молчание.

— Иди спать, — сказал Тели.

Клод поднялся по лестнице, чувствуя, одну за другой, каждую ступеньку. За время этого медленного подъема Клод успел придать своему лицу приемлемое выражение. Однако он получил удар такой опустошающей силы, что его жена, увидев его, воскликнула:

— Боже мой, Клод, тебе плохо?

Искренность этой заботы помешала Мори заговорить. Элен тревожилась за него, может быть, и не с тем восхитительным и животным ужасом, в котором он видел ее несколько часов назад, но все же со взволнованной, внимательной нежностью. Усвоенная им привычка успокаивать ее, всегда и прежде всего ее, автоматически сработала в Клоде, несмотря на его страдание, несмотря на крушение его внутреннего мира.

— Ничего страшного, — сказал он. — Я переутомился из-за приготовлений к отъезду. Я был бы плохим командиром эскадрильи.

Уступив одной своей основной наклонности, Клод не смог устоять и перед другой, может быть еще более властной: понять и через понимание неизбежно оправдать.

Поведение молодой женщины помогло ему в этом. Она склонила к нему свои обнаженные хрупкие плечи, свою тонкую, невинную, незащищенную шею.

Разве Элен, такая юная, была виновата в том, что увлеклась такой же юностью? Если обаяние, жизненная сила, смелость и приветливость Эрбийона, чья власть ему так хорошо была известна, подействовала на Элен, которую, женившись на ней, он неправомерно лишил всех этих благ? И не естественно ли, что стажер полюбил его жену, эту ни на какую другую не похожую женщину? Кто их соединил, если не он сам?

Клод был достаточно зрелым, достаточно гуманным, чтобы суметь не презирать Эрбийона за его слабость и даже не осуждать его. Возможно, если бы Элен смогла его полюбить с такой же силой, он поступил бы точно так же…

Мори дошел до той степени самоотречения, вселенского сострадания, которое сродни мучительному блаженству. Он решил пройти весь путь до конца.

— Думаю, — сказал он, — Эрбийон не уедет с нами. Он узнал через приятеля о месте инструктора и попросил у Тели эту должность.

— Что ответил капитан? — спросила молодая женщина.

— Дал свое согласие. Он не мог поступить иначе.

Элен промолчала. Да и что она могла сказать, чтобы не выдать своего счастья?

— Я посплю на диване в другой комнате, — пробормотал Клод. — Мне нужно вставать рано, и я не хочу тебя будить.

При виде своего мужа, который вышел более неуклюже, чем обычно, Элен пронзило угрызение совести, похожее на ожог. Однако ей слишком нужна была ее победа, к которой она так стремилась, за которую столько сражалась, что не могла дать ей ускользнуть.

«Клод… он-то уйдет от опасности», — подумала она с ложной уверенностью.

Молодая женщина упаковывала свои чемоданы, когда вошел капитан.

— Я счастлива с вами познакомиться, — сказала Элен Мори. — Клод и его товарищи мне столько о вас рассказывали.

Тели молча внимательно смотрел на нее. Элен ощутила легкое чувство беспокойства, которое не смогла объяснить.

— Вы, наверно, хотели видеть Клода? — продолжала она. — Его нет.

— Он в парке машин, я это знаю, — сказал Тели. — Речь идет не о нем, а об Эрбийоне.

— Я не понимаю… — пробормотала Элен.

Тели поспешил продолжить, как будто не слышал ее слов:

— Я хочу извиниться, мадам, раз и навсегда. Если я и пришел, то только потому, что должен был это сделать. Я в курсе всего… да, всего, поймите меня правильно.

— Это Жан вам…

— Нет. Вчерашний вечерний дозор.

Молодая женщина глубоко вздохнула и с вызовом заявила:

— Теперь это не имеет значения. Жан спасен.

— Несомненно, — произнес Тели, все тем же тоном. — Только не так, как вы думаете…

Он заметил, что молодая женщина ушла в себя, вкрадчиво вздрогнула, как животное, готовящееся к защите, и сказал, чуть заметно встряхнув головой:

— Не считайте меня врагом. Слишком поздно.

— Что вы хотите сказать? — воскликнула Элен. — Что приняли его обратно?

— Ни я, и никто другой. Он пришел в себя… Вот и все.

— Это неправда… Это невозможно. Вы ему отказали! Вы не имеете права!

— Мне не в чем было ему отказывать. Он разорвал листок без моей просьбы.

— После того, как мне пообещал… после… А я-то, наконец, поверила, что он меня любит.

— О! Он вас любит, — сказал Тели, — в этом вы можете быть уверены. Даже больше, чем я мог предположить.

Молодая женщина ответила слишком едким, болезненным смешком.

На лице капитана появилось выражение изумления, неверия.

— Неужели вы действительно рассчитывали увлечь его за собой? — спросил он. — Заставить его отказаться…

— От чего? От эскадрильи?… От вас?… От своей чести?… От экипажа! Избавьте меня от этих пышных речей! Ваши усилия пропали бы даром, он идет на смерть и бросает меня, меня, которая его любит… Я не пойму, не приму и никогда этого не прощу.

В отличие от того, что сделал Эрбийон, Тели не стал пытаться доказывать, убеждать. Он был слишком проницателен и слишком мудр для того, чтобы не увидеть, что настоящая, подлинная женщина (а та, что сейчас стояла перед ним, являлась таковой до мозга костей) жила под другими светилами — несовместимыми с их. Между их чувствами и их законами не существовало единой меры. По принуждению она могла подчиниться мужским правилам. В глубине же души она не смирилась бы с ними никогда.

Именно с учетом этого капитан попытался убедить ее, чтобы добиться своей двойной цели, приведшей его к ней: избежать всплеска эмоций, к которому в своем страдании, как он ощущал, молодая женщина была уже очень близка; помешать тому, чтобы стажер вернулся к сражению подточенный, ослабленный той горечью, которую он оставил бы позади себя.

Не позволяя молодой женщине разразиться жалобами и угрозами, он сказал:

— Не жалейте о том, что проиграли. Поступив, как вы хотели, Эрбийон одним ударом разрушил бы свое чувство к вам.