Геннадий Ананьев - Орлий клёкот: Роман в двух томах. Том второй

— Извините старую. Вспомнила вечер накануне штурма Зимнего. Последний совместный вечер Левонтьевых, Ткачей и Богусловских. Вечер принципиальных разногласий. На том вечере Богусловские и Левонтьевы стали непримиримыми врагами, хотя и те и другие считали себя патриотами. Да они и были такими. Они не щадили себя, борясь за свою правду. Пал первым Петя Богусловский, мой жених, — голос ее дрогнул, и слезы еще неудержимей потекли по ее щекам. Она отерла их батистовым платочком, всхлипывая то и дело, наконец справилась она с собой и вновь извинительно:

— Повенчаны мы были. Любила я его. Люблю посей день.

Для Ларисы Карловны это откровение оказалось абсолютно невероятной новостью. Более, чем для других. Ни один год она видела нежную заботливость Анны к мужу и ни разу не усомнилась в ее любви к нему. А надо же?

Свое удивление, однако, она оставила при себе, хотя и кольнула обида: вроде бы жили душа в душу, с полной откровенностью рассказывали все о себе, но, выходит, носила Аннушка в себе неисповеданную тайну.

Анна Павлантьевна тем временем продолжала:

— Друзья-враги, как это страшно! Сегодня вот радостно на душе, что нет подобного. Общество живет совершенно единым стремлением — возвеличить Россию.

Как далеко от истины подобное умозаключение. Впрочем, откуда она могла знать истину? Сын и невестка зарабатывают более чем прилично, ее пенсия тоже не маленькая, ни в чем она не испытывает нужды, из дому же она последние годы почти не выходит — вот и распространяла она семейное благополучие на все общество. Но хотя бы один разок сходила бы она на рынок или постояла бы в очереди за дешевыми сосисками, невесть из чего сделанными, многое бы она услышала, многое переосмыслила. Поняла бы: не на классы рассечено общество, что вполне естественно, а на пласты внутри самих классов, на враждебные и непримиримые пласты. Особенно кипят гневом тысячи, даже миллионы, оказавшиеся нищими в одну ночь. Вроде бы не слишком бросается в глаза гнев на жульнически захвативших все богатство могучей державы и на правителей, ими поставленных и ими же финансируемых, ибо до поры до времени обворованные и донельзя униженные беспомощны. Как торф до поры тлеет и тлеет в толще своей, пока вдруг, неожиданно для верхоглядов, прорвется наружу все сметающим на своем пути огнем.

Увы, много горя приносит такой огонь простолюдью, который теряет чувство меры в лихие годины переполоха.

У всех возникло желание убедить Анну Павлантьевну в том, что не так все ладно в державе, и каждый обдумывал, как это сделать, не обидев заблуждающуюся старушку. Первой заговорила невестка:

— Скажите, Анна Павлантьевна (невестка всю совместную жизнь обращалась к свекрови очень уважительно), что в ответ на приглашение сказали вам Лодочниковы — потомки Ткачей? Нашу общую радость разделили?

— Сослались на занятость.

— А со мной они были более откровенны. Чего, говорят, в нищенство подался? Какая радость получать гроши, мотаясь по заставам, живя в сараях с удобствами во дворе?

— Как мельчаем, — по своему пониманию восприняла слова невестки Анна Павлантьевна. — Только быт. Только зарплата. Как пошло, а если задуматься, чем Лодочниковым гордиться? Все внуки Акулины — слуги. Звучит вроде бы гордо — советник депутата Г ос думы по юридическим вопросам, фактически же— в услужении. Толи дело мой внук Михаил. Защитник Отечества! Юн еще, а уже ордена Мужества удостоен! — она грустно вздохнула, хотя только что звучала гордость в ее словах, и повторила:

— Как мельчаем. Квартира. Дача. Деньги. А что со страной — мимо мыслей, мимо душевной боли.

После такой реакции Анны Павлантьевны на попытку Лиды внушить ей, что она заблуждается в своих оценках нынешней жизни общества, всем остальным расхотелось наставлять ее на путь истины. Не дитя она малое. Очень трудно изменить у нее сложившееся отношение к жизни, вернее, к цели жизни, а толочь воду в ступе нужно ли?

Игнат Семенович круто перевел разговор в иное русло:

— Поведай-ка нам, Миша, извини, лейтенант Богусловский, какие выводы ты сделал за то малое время, какое провел на заставе?

Михаил сразу же откликнулся на просьбу, ибо понимал, как важно отставному генералу узнать, какими нуждами и какими заботами живут нынешние пограничные заставы. Хотелось порадовать заслуженного ветерана, увы, ничего приятного он не мог поведать. Рассказать о сакле, продуваемой ветрами на ветродуйном перевале? Об одном офицере на заставе, который крутится как белка в колесе, но власть имущие не спешат вернуть хотя бы год за два (с двойным, естественно окладом), либо добавить еще по одному офицеру, чтобы с учетом отпусков, оперативных совещаний, многих различных семинаров, на заставе всегда находилось не менее двух офицеров. Михаил Богусловский видел это, он слышал об этом от начальника заставы и других офицеров застав и комендатур, но он не считал еще вправе говорить о таких вещах, о которых голова болеть должна у высшего руководства не только войск, вернее, не столько у них, сколько утех, кто правит страной, кто является главнокомандующим всеми Вооруженными силами. Он поэтому начал рассказывать о бое на перевале, в котором рядовые пограничники показали себя с самой лучшей стороны.

— Понимаете, ни один раненый не уполз в саклю. Истекает кровью, но автомат не выпускает из рук. Только те огневые точки умолкали, где автоматчик был убит или терял сознание.

— Мужество — свойство пограничников! — Взволнованно подхватил генерал Заваров. — Это я увидел еще там, в степи под Сталинградом и в самом Сталинграде, а потом в долгой моей службе в пограничных войсках неоднократно убеждался в этом.

Прорвало Игната Семеновича. Неудержимо полились воспоминания. За генералом и Анна Павлантьевна принялась вспоминать свои молодые годы, проведенные на границе. И Ларисе Карловне было что вспомнить, особенно о тех днях, когда она возглавляла заставу и едва не была безвинно отдана под ревтрибунал.

Для Михаила многое из услышанного оказалось новым, и он иными глазами смотрел и на довольно повидавшую на своем веку бабушку, и на ее подругу Ларису Карловну, на генерала Заварова и даже немножечко жалел, что время не то, не столь бурное, в котором можно проявить себя в полной мере.

Ох, как он ошибался. Не вся граница нынче в огне, но еще остались участки, где еще горячей, чем в те далекие годы. Да он, собственно говоря, уже успел пролить кровь на одном из таких участков, куда теперь и получил, по собственной воле, предписание.

И не знал он, что служебная стезя его круто меняется, что ждет его иная граница, еще более тревожная, еще более боевая.

Ровно через полчаса узнает он об этом, когда пополнит малый круг гостей майор Костюков Прохор Авксентьевич.